Американская грязь

– Спасибо. – Она вернула карточку Мами, а потом с улыбкой взглянула на Луку: – А как насчет тебя? Ты захватил с собой удостоверение избирателя?

Мальчик замотал головой. Очевидно, что голосовать ему еще нельзя. Тогда женщина снова взглянула на Мами:

– Мне потребуется свидетельство о рождении или какой-то другой документ, подтверждающий вашу опеку.

– Над моим сыном?

– Да.

Мами покачала головой; кожа вокруг ее глаз неожиданно порозовела. Луке показалось, что она вот-вот расплачется.

– У меня ничего такого нет, – сказала она.

– Ох. – Женщина схлопнула руки и откинулась на стуле. – Боюсь, без этого он полететь не сможет.

– Но вы ведь сможете сделать для нас исключение? Вы же видите, что он мой сын.

Лука кивнул.

– Мне очень жаль, – ответила кассирша. – Но это не наше внутреннее правило, это закон. В любой другой авиакомпании вам скажут то же самое.

Она аккуратно сложила разноцветные купюры в стопку и протянула Мами, но та не стала их брать. Тогда женщина оставила деньги на стойке.

– Пожалуйста. – Мами понизила голос и наклонилась к кассирше. – Пожалуйста, мы в отчаянии. Нам нужно уехать из города. Это наш единственный выход. Пожалуйста.

– Мне очень жаль, сеньора. К сожалению, я ничем не могу вам помочь. Обратитесь в центральный ЗАГС и запросите копию свидетельства о рождении, иначе ваш сын не сможет лететь. Я тут просто бессильна. Даже если я продам вам билет, вас не пропустит служба безопасности.

Мами схватила деньги и засунула их в задний карман джинсов вместе со своим удостоверением. Ее лицо по-прежнему меняло цвета и теперь казалось совсем белым, обескровленным.

– Мне очень жаль, – снова повторила женщина, когда Мами уже развернулась, собираясь уходить.

Лука последовал за ней, не спрашивая, куда они идут; вскоре мать с сыном спустились в метро. Когда они вышли на станции «Исабель Ла Католика», мальчика охватили еще более противоречивые чувства. Поездка в Мехико – это настоящее приключение. Все в этом городе было не так, как в Акапулько, и Лука изо всех сил старался ничего не упустить: бьющиеся на ветру флаги, фруктовые лавочки, колониальные здания в стиле барокко, стоявшие плечом к плечу со своими современными угловатыми соседями. С железных кованых балконов струилась музыка, торговцы предлагали прохожим блестящие банки прохладительных напитков, и повсюду их окружало искусство. Стенные росписи, картины, скульптуры, граффити. На углу одной улицы стояла разноцветная статуя высокого Христа – так подумал про нее Лука, потому что она была мелковата для статуи, но очень высока по человеческим меркам, – одетого в ярко-зеленый хитон, один край которого беспечно свисал с его руки. Под этим наплывом сенсорных раздражителей Лука сумел на время подавить чувство вины. Он шагал за Мами с приоткрытым ртом, жадно втягивая в себя виды города.

В одном из уличных ларьков Мами купила тамале и пакетик нарезанных огурцов. Время близилось к двум часам дня, и Лука уже порядком проголодался, поэтому они присели под зонтом, чтобы спокойно перекусить. Как же это странно, думал Лука: некоторые вещи так и остались прежними. Огурцы, присыпанные солью, ничуть не изменили вкус с тех пор, как все умерли. Такими же остались костяшки у него на руках. И ногти. И ширина маминых плеч. Мальчик молча жевал. Покончив с обедом, Мами отвела его в бетонное здание-коробку со скульптурной группой у входа, изображающей обнаженных танцовщиц; внутри какой-то мужчина за приемной стойкой сообщил им, что получить копию свидетельства о рождении Луки можно только в том штате, где он родился.

– Он родился в Мехико?

– Нет.

– В штате Мехико?

– Нет, в Герреро.

– Тогда ничем не могу помочь. – Рядом на стойке лежал недоеденный сэндвич, и мужчина, похоже, очень хотел к нему вернуться.

Снова выйдя на тротуар, они решили где-нибудь сесть, чтобы Мами могла спокойно подумать. Мать с сыном устроились в тени бетонной коробки, прислонившись спиной к стене. Через несколько мгновений Лидия вскочила на ноги. «Ладно», – сказала она самой себе, и ее лицо снова приобрело нормальный оттенок, а руки решительно сжались в кулаки. «Ладно», – повторила она.

Пройдя несколько кварталов, они вышли к огромному зданию из камня, когда-то бывшего белым, но теперь потемневшего от времени, дождей и грязи. У него была громадная сводчатая деревянная дверь, утыканная массивными позолоченными шишечками. Лука смотрел на нее снизу вверх, почти напуганный этими масштабами – в десять раз больше его самого. Но Мами держала его за руку, и вместе они скользнули под яркие фиолетовые цветы жакаранды, прошли через дверцу поменьше, вырезанную в гигантской двери, и оказались внутри, в прохладной тишине.

То была Библиотека имени Мигеля Лердо де Техада. Хотя она специализировалась на экономической литературе, из-за невероятной красоты это здание стало у Лидии любимым местом для занятий, когда она училась на филфаке. Именно там они познакомились с Себастьяном, поначалу ошибочно приняв друг друга за студентов экономического факультета. Со временем у влюбленной пары появилась особая шутка: в тот день оба вышли на рынок отношений в поиске состоятельного партнера, но немного промахнулись.

Если не считать новых компьютеров на столиках в глубине, главный зал библиотеки выглядел ровно так же, как в воспоминаниях Лидии. Высокие, как в храме, потолки; просторное помещение, пропитанное лившимся сверху светом; сочные росписи Влади Кибальчича на стенах. Как-то раз Себастьян высказал опасение, что Лидия не сдаст экзамены, если продолжит здесь заниматься: бо́льшую часть времени она проводила, разглядывая стены. Она давно мечтала привести Луку в это потрясающее место, но и помыслить не могла, что это случится при таких обстоятельствах. Лидия представляла, как будет рассказывать ему истории из прошлого, но теперь, придавленная бременем катастрофы, ощутила, что не в силах воплотить воспоминания в форме слов. Она не расскажет, как Себастьян втихаря приносил ей сладости, пока она готовилась к выпускным экзаменам. Как однажды он так сильно ее рассмешил, что библиотекарь прогнал обоих прочь. Как в другой раз он забился вон в ту кабинку, чтобы за один присест осилить «Лабиринт одиночества» Октавио Паса – только потому, что это была любимая книга ее отца и Себастьян хотел узнать его лучше через его любимые произведения.

Какой же необъятной была ее тоска, когда скончался отец! Теперь Лидии было страшно даже подумать, как сильно определила ее дальнейшую жизнь та единственная утрата. А теперь их стало на шестнадцать больше. Лидия казалась себе потрепанным лоскутом кружева: теперь для нее было важно не то, из чего она сделана, а то, чего ей не хватает. Она и представить себе не могла, как эта трагедия повлияет на сына. Как только они окажутся в безопасности, необходимо будет провести погребальную церемонию. Луке нужен какой-то ритуал, какой-то способ заключить горе в рамки, которые он сможет хоть немного контролировать. Вдруг горе сгустилось над ней, и Лидия принялась повторять про себя заклинание: «Не думай, не думай, не думай». Она наблюдала, как Лука силится впитать в себя величие этого места, как запрокидывает голову и скользит взглядом по каждой поверхности, как пытается прогнать с лица нечаянную улыбку.

– Все в порядке, mijo, иди осмотрись, – сказала она. Но Лука лишь крепче вцепился в ее руку. – Что же, тогда давай сядем. – Лидия подтолкнула сына к пустому месту за компьютером.

Эта мысль впервые явилась к ней в тени центрального ЗАГСа, и поначалу Лидия восприняла ее лишь как способ маскировки: что, если им притвориться мигрантами? Но теперь, сидя в тишине библиотеки, рядом с сыном и двумя набитыми рюкзаками, она с резкой ясностью осознала: это вовсе не маскировка. Они с Лукой и есть мигранты. Самые настоящие. Эта простая правда, наравне с другими суровыми фактами ее новой жизни, вытолкнула весь воздух из легких Лидии. Она всегда жалела этих несчастных людей. Жертвовала деньги. Порой, с отстраненностью привилегированного класса, задумывалась: какой же невыносимой была жизнь этих людей, если им приходилось идти на такое? Бросить свои дома, свою культуру, свою семью и даже родной язык, отважиться на опаснейшую авантюру, рискуя жизнью, – и все это ради призрачной мечты о какой-то далекой стране, в которой они никому не нужны.

Откинувшись на спинку стула, Лидия взглянула на своего мальчика, который в тот момент пристально смотрел на ярко-розовую фигуру на стене высоко у него над головой. Мигрант. Это слово ему совсем не подходило. Но теперь это их реальность. Именно так все и случается. И они далеко не первые: Акапулько приходил в запустение. Взять хотя бы их соседей – сколько убежало за прошедший год? Сколько исчезло без следа? Все эти годы они смотрели, как то же самое происходит в других местах, сдержанно сочувствовали тем людям, качали головой, глядя, как где-то вдалеке с юга на север катится поток мигрантов. Только теперь Лидия поняла: Акапулько присоединился к этой процессии. Никто не может жить в таком беспощадном, залитом кровью месте.

Отведя взгляд от сына, женщина сосредоточилась на экране компьютера, стоявшего перед ней. Теперь к поискам ее побуждала не просто паническая тревога, но самое настоящее отчаяние. Другого выхода у них просто не оставалось. Открыв браузер, Лидия посмотрела, как пролегает маршрут поезда «Ла-Бестиа» возле Мехико. Затем взяла наушники и подключила их к компьютеру. Посмотрела сначала Ютьюб – и это оказалось ужасно. Намного ужаснее, чем она предполагала. Но лучше уж знать, лучше быть готовой. Она заставляла себя смотреть, впитывать все эти истории, не обращая внимания на сбивчивое дыхание и участившийся пульс.

Пассажирам «Ла-Бестиа» предлагался целый ассортимент изуверских смертей. На повороте вас могло придавить между двумя вагонами. Заснув, вы могли скатиться с крыши, упасть под колеса и остаться без ног (в таком случае, если человек не погибал сразу, он обычно умирал от потери крови на каком-нибудь поле, прежде чем его успевали обнаружить). Ну и куда же без обыкновенного человеческого насилия: вас могли избить, пырнуть ножом, подстрелить. Грабеж? Само собой разумеется. Также нередко случались массовые похищения людей с целью выкупа. Обычно похитители прибегали к пыткам, чтобы оказать давление на семьи жертв. На этих поездах униформа редко олицетворяла то, ради чего создавалась. Добрая половина тех, кто притворялся мигрантами, койотами, железнодорожниками, полицейскими или сотрудниками иммиграционной службы, на самом деле работали на картели. Все были подкуплены. Вот паренек из Гватемалы, двадцати двух лет, за три дня до интервью потерял обе ноги. Еще у него не хватало одного переднего зуба. Он рассказывал: «До того как я поехал на этом поезде, мне сказали, что, если упадешь и у тебя ногу или руку затянет под колеса, за долю секунды надо решить, хочешь ли ты просунуть туда и голову тоже. – Молодой человек моргнул. – Я принял неправильное решение».

Насмотревшись ужасов, Лидия опустила голову, чтобы убедиться, что она еще в своем уме. Потому что, несмотря на все, что она только что увидела, она понимала: как и все незаконные предприятия Мексики, «Ла-Бестиа» находилась под управлением картелей. А точнее, одного-единственного картеля, отца всех картелей, организации настолько жуткой, что люди боялись произносить ее название. И в тот момент это было самое важное. Потому что этот картель – не «Лос-Хардинерос». Из расследования Себастьяна Лидия знала, что влияние Хавьера не ограничивалось одним только Герреро, что он установил связи с другими картелями по всей Мексике. Он контролировал местечки даже в штате Коауила на границе с Техасом. Однако, если его власть и распространялась на «Ла-Бестиа», то лишь в небольшой степени. На поездах был другой хефе, не Хавьер. Поэтому вопрос стоял так: в попытке убежать от одного чудовища стоит ли прыгать в логово другого?

«Каждый год по этому пути успешно проезжают около полумиллиона человек», – говорила себе Лидия. Они смогут затеряться среди остальных. Никто не станет искать их на крыше «Ла-Бестиа». Хавьеру и в голову не придет, что она решится на такое; она и сама с трудом все это себе представляла. Возможно, у них с Лукой такие же шансы пережить встречу со Зверем, как и у всех остальных. Возможно, шансы у них даже выше: они могут как следует подготовиться, и к тому же у них уже есть неплохие навыки выживания. Получалось так: ее страх перед «Ла-Бестиа», насилие, похищения и смерти – пока что оставались умозрительными. Все это не шло ни в какое сравнение с леденящим душу ужасом, который вызывал в ней Хавьер, воспоминания о зеленой плитке в душе, о sicario, гулявшем между трупами ее родных с куриной ножкой в руке.

Лидия решила, что план был, конечно, дикий, но все-таки надежный. Заново открыв браузер, она принялась внимательно изучать маршрут. Судя по всему, в Мехико мигранты собирались возле станции «Лечерия» на северной окраине города. Оттуда они шли пешком сто миль на север, после чего расходились по трем разным направлениям. Недалеко от библиотеки, в Буэнависте, можно было сесть на электричку прямо до «Лечерии». В животе у Лидии резко похолодело.

– Безумие, – произнесла она вслух.


Лука метнул на мать удивленный взгляд, но ничего не сказал. Она повесила наушники на место, встала из-за стола и принялась собирать вещи.

– Нет.

Повесив на спину рюкзак, она жестом велела Луке сделать то же самое, а потом повторила:

– Нет. Нет. Нет.

Потому что в тот момент разумная Лидия, хозяйка книжного магазина, преданная жена и мать, какой она была неделю назад, сражалась с новой, чокнутой Лидией, которая считала, что затащить восьмилетнего сына на крышу товарного поезда – отличная идея. Но других идей ни одна из них предложить не могла.

– Нет, – сказала она в последний раз.

А потом они с Лукой оказались на улице, под бешеным солнцем, в безвыходной ситуации. Купив на рынке в Ла-Сьюдадела теплый плед и четыре холщовых ремня, они с сыном отправились искать электричку до «Лечерии».





11




Станция электропоездов располагалась в дальнем конце огромного торгового центра, где имелись магазин косметики «Сефора», закусочная «Панда Экспресс» и даже каток. Улица перед входом была забита красными автобусами и розовыми такси. Покупатели и продавцы были одеты куда наряднее, чем жители Акапулько. И все носили безупречно чистые кроссовки. У витрины книжного Лидия на мгновение остановилась, чтобы окинуть взглядом подборку пестрых глянцевых обложек: популярные новинки, многие из которых украшали и витрину ее собственного магазина. Она вспомнила своего курьера: как он останавливался возле входа, выходил из машины и, приставив ко лбу ладонь козырьком, заглядывал внутрь сквозь решетку и темное стекло. Вспомнила двух девушек, которые подрабатывали у нее на полставки: очкастенькая Кики – ей нельзя было доверять расстановку на полках, поскольку она принималась читать любую книгу, оказавшуюся у нее в руках; и Глория – за всю жизнь она не прочитала ни одной взрослой книги, зато имела безупречный вкус к детской литературе и всегда работала на совесть. Лидия думала: как же они справятся теперь, лишившись заработка, который поддерживал их семьи? А на складе будут пылиться книги, и посылки так никто и не отправит. Лидия отступила от витрины, оставив на стекле призрачный отпечаток своей ладони.

На третьем этаже они с Лукой встали в очередь к банкомату; рядом какая-то девушка с огромной холщовой сумкой продавала открытки с видами Мехико. Площадь Конституции в лучах заходящего солнца, Дворец изящных искусств, сияющий в ночи, словно рождественская елка… Лидия задумалась: а не купить ли ей открытку для Хавьера? Что бы она написала на обороте? Стала бы взывать к утраченной человечности? Поблагодарила бы за жутковатые соболезнования? Молила бы сохранить им жизнь? А может, тщетно попыталась бы выразить свою ненависть и боль? Нет, как бы она ни любила слова, порой их просто было недостаточно.

На дне рюкзака, в потаенном кармане, который Лидия не открывала с тех самых пор, как они бежали из Акапулько, хранилась сумочка ее матери. В той сумочке, меж складок кошелька, лежала банковская карточка. Лидия знала ее ПИН-код, потому что именно она когда-то помогла матери открыть банковский счет и научила им пользоваться. Маленькая коричневая сумочка, с которой ее мама ходила, сколько Лидия себя помнила. Плотная кожа когда-то была жесткой, но с годами обмякла. Застежка давным-давно отлетела, и теперь лишь откидной клапан мешал содержимому вывалиться наружу. Лидия не стала предаваться воспоминаниям. Прислонив рюкзак к стеклянной стене, она открыла мамину сумочку. Лука не смотрел на нее. Он стоял рядом и ковырял уголок рекламного плаката, предлагавшего займы под низкий процент. Еще недавно Лидия сделала бы сыну замечание, объяснила бы, что какой-то человек заплатил за этот плакат, так что Луке нельзя его отдирать. Но не теперь. Лидия буравила взглядом сумочку матери. От нее исходил особый запах, точнее, целый букет запахов, которые тут же накрыли Лидию, хотя она стояла между «Макдоналдсом» и блинной забегаловкой. Знакомый аромат немедленно пробудил в ней воспоминания, но Лидия не стала им предаваться. Старая кожа, бумажные платочки (новые и уже использованные), жвачка с корицей, которую всегда покупала ее мать, ее любимые леденцы из черной лакрицы в белом бумажном пакетике, маленький тюбик крема с экстрактом абрикоса и очень свежий, словно детский, запах компактной пудры – все это сливалось в родной, такой знакомый образ детства. Мама.

Лука тоже его учуял. Не сводя глаз со стекла, он одними губами произнес: «Abuela» – и продолжил свои нападки на рекламный плакат.

Лидия задышала через рот. Подошла ее очередь, она шагнула к банкомату, и тут из рюкзака высыпались на пол жалкие останки ее былой жизни. Девушка, стоявшая у соседнего банкомата, очень старалась на них не смотреть. Видя ее настороженность, Лидия сгорала от стыда. Ей приходилось гнать из головы непрошеные воспоминания, и к тому же ей было очень страшно. Она боялась, что одна-единственная электронная транзакция, будто вспышка сигнального огня, обозначит их местоположение. Дрожащей рукой она запихнула карточку матери в отверстие и вбила ПИН-код. Громко пикнув, автомат выплюнул карточку обратно.

– ¡Me lleva la chingada![42] – выругалась Лидия.

Лука оглянулся на нее.

– Все в порядке, – соврала она.

Снова вставив карточку, она осторожно ввела ПИН-код, следя за движениями дрожащих пальцев. Она ведь его знала. Это день рождения Луки. Теперь должно получиться.

Получилось. Gracias a Dios[43].

При таком укладе общества, где взрослым детям положено заботиться о своих стареющих родителях, пожилые люди, как правило, вовсе не имели сберегательных счетов. Действительно, мать Лидии, обладавшая банковской картой, разительно выделялась на фоне своего окружения, даже в таком экономически развитом городе как Акапулько, даже будучи представительницей крепкого и постоянно растущего мексиканского среднего класса. С другой стороны, мать Лидии всегда была необычной женщиной. Она всегда вела себя нетипично для своего поколения. Например, первым двум парням, позвавшим ее замуж, она просто отказала. И, к ужасу своей матери, соизволив наконец выйти замуж в двадцать четыре года, уже совсем не юной девочкой, продолжила работать бухгалтером в местной больнице, а потом снова пошла учиться. После трех лет в браке она получила диплом аудитора и устроилась на работу в городскую администрацию. Пусть ее родители и сверстники порой закатывали в недоумении глаза, но отцу Лидии нравилось быть женатым на бунтарке, даже после того, как у них родились две дочери и ему пришлось менять подгузники куда чаще, чем он планировал. Лидию растила мать, которая всегда подчеркивала, как важно быть независимой и откладывать деньги на будущее. Мать, которая затем одолжила ей денег на открытие собственного книжного магазина. И хотя Лидия всегда была ей благодарна, она и помыслить не могла, что однажды чудачества матери спасут ей жизнь.

На экране высветилась цифра, которая превзошла самые смелые ожидания Лидии: 212 871 песо, то есть больше десяти тысяч долларов. Она выдохнула, на миг ощутив невероятную легкость, словно укол счастья. Это очень много. Подруги бабушки по садоводческому клубу задохнулись бы от возмущения. Лидия забрала карту и почтительно вернула ее на место, в сумочку матери, так ничего и не сняв. Надежнее будет оставить всю сумму в банке до тех пор, пока она им не понадобится. Если бы только деньги могли решить все их проблемы, они с Лукой были бы спасены. Но, увы, они по-прежнему не могли купить себе путь из Мехико. А теперь, после этой банковской операции, где-то на радарах Хавьера могла появиться новая точка. Лидия знала: только в громадном Мехико они могли проверить баланс карточки, не выдав в ту же секунду свое местонахождение, но теперь дело было сделано, и пришло время двигаться дальше. На фудкорте они купили тако навынос, и, когда Лука попросил дополнительную порцию сметаны, Лидия испытала невероятное облегчение. Они поужинали в электричке, отправлявшейся до станции Лечерия в 18:32.

Когда они добрались до адреса, который Лидия нашла в интернете, на улице еще не стемнело и на тротуарах лежали длинные тени. Однако двери «Каса дель Мигранте» оказались закрыты, и в окнах не было света. Приставив к голове ладони, как шоры, Лидия заглянула сквозь стекло внутрь. То же самое сделал и Лука, но ничего там не увидел. Мимо них по тротуару шла какая-то женщина, волоча за собой металлическую тележку с продуктами.

– Está cerrado[44], – обронила она на ходу.

– Закрыто? – переспросила Мами, повернувшись на голос. – До завтра?

– Нет, они совсем закрылись. Пару месяцев назад. Соседи жаловались. Слишком много проблем для местных. Смотрите сюда. – Она отпустила свою тележку и, пошарив рукой в почтовом ящике рядом с дверью, выудила оттуда какую-то брошюру. – Вот, возьмите.

– «Друзья мигранты, – начала читать Лидия, – жители Лечерии предлагают вам продолжить путь до «Каса дель Мигранте», теперь расположенного в районе Уэуэтока». – Она фыркнула: – Какое гостеприимство.

Дама с тележкой всплеснула руками.

– Конечно, вы, мигранты, несчастные бедняжки, ни в чем не виноваты. Но куда бы вы ни пришли, следом за вами приходят проблемы. – Она снова взялась за тележку и, громыхнув колесиками, зашагала прочь.

– Погодите! – воскликнула Лидия. – А где находится Уэуэтока?

– На севере, – бросила дама на ходу и, не оглядываясь, махнула рукой куда-то в сторону.

Лидия посмотрела на Луку, но тот лишь пожал плечами. Он мог бы сказать ей, что Уэуэтока находится в семнадцати милях отсюда, – потому что видел ее на карте, когда Мами читала на компьютере про Лечерию, – но его язык отказывался выводить слова: «Мами, сегодня мы не успеем туда дойти». Поэтому мальчик шагал за матерью в неправильную сторону, обратно к станции в лучах закатного солнца. Миновав три квартала, они увидели вдалеке группу молодых мужчин в бейсболках и с рюкзаками на спине. Лука знал, что тревога матери растет вместе с тенями, что протягивались от их ног. Совсем скоро наступит ночь. Поравнявшись с ними, мужчины взглянули на мать и сына и сразу же поприветствовали Мами:

– Saludos, señora. ¿Cómo va?[45]

– Хорошо, спасибо. Не подскажете, где находится Уэуэтока? Мы только что прочитали объявление: оказалось, приют для мигрантов закрыли.

– Да, закрыли. А чтобы дойти до нового места, вам придется подняться в гору, сеньора, – сказал самый молодой из мужчин, дыхнув на Лидию чем-то кислым.

– А далеко?