Алмазные псы

Он помолчал, прежде чем ответить:

– Да, уезжал, но не так далеко, как ты мог подумать. Нарисовалось одно семейное дельце, с которым стоило разобраться конфиденциально. Вдобавок не хотелось втолковывать всем и каждому, что мне нужно побыть в одиночестве и отдохнуть.

– Лучше, чем умереть, ты ничего не придумал?

– Я же сказал, выпала отличная возможность, на которую я никак не рассчитывал. Конечно, пришлось подкупить целую кучу мелких чинов. Пожалуй, избавлю тебя от подробностей насчет того, где взяли подходящий труп. Главное, что у меня получилось, верно?

– Ну, я был уверен, что ты погиб заодно с остальными.

– Поверь, мне неприятно обманывать друзей. Но рисковать было нельзя, откровенность грозила выйти боком.

– Выходит, вы друзья? – уточнил Тринтиньян.

– Правильно, доктор, – ответил Чайлд, бросив взгляд через плечо. – Мы были друзьями. Нам с Ричардом повезло расти в достатке – относительном, разумеется, достатке, – а развлечений не хватало. Нас не интересовали ни акции, ни светская суета. Зато мы оба увлекались играми.

– Очаровательно. Какими именно играми, позвольте спросить?

– Мы строили симуляции, проверяя друг друга на прочность. Создавали чрезвычайно сложные миры, изобилующие тайнами, опасностями и соблазнами. Лабиринты, извилистые коридоры, тайные проходы, ловушки, темницы, драконы… Торчали в играх месяцы напролет, все вокруг с ума сходили. А мы не успокаивались и разрабатывали новые, сложнее прежнего.

– Но со временем вы расстались, – утвердительно произнес доктор. Его синтезированный голос отдавал забавным эхо, как в трубе.

– Ага, – согласился Чайлд. – Но друзьями быть не перестали. Просто Ричард тратил столько сил на сценарии контакта с инопланетянами, что постепенно ушел в прикладную психологию. А меня интересовали сами игры, точнее, процесс игры, а не разработка. К несчастью, Ричарда уже не было рядом, и некому оказалось со мной соперничать.

– Ты играл заведомо лучше моего, – сказал я. – Там, где приходилось трудно тебе, мне вообще нечего было ловить. И ты слишком хорошо знал, как я думаю.

– Он считает себя неудачником, – пояснил Чайлд с улыбкой, оборачиваясь к доктору.

– Как и все мы, – отозвался Тринтиньян. – Надо признать, у каждого найдется повод так полагать. Лично мне никогда не разрешали развивать мои якобы противоречивые наклонности в полной мере. Вас, мистер Свифт, остерегаются те, кому, по-вашему, следовало бы справедливо оценить ваш вклад в прикладную ксенопсихологию. А вы, мистер Чайлд, при всем желании не сумели найти вызов, достойный ваших несомненных талантов.

– Удивлен, доктор. Никак не предполагал, что вы обо мне слышали.

– Я и не слышал. Это выводы, сделанные мною после нашего знакомства.

Волантор опустился ниже уровня земли, нырнул в ярко освещенное коммерческое пространство, где повсюду сверкали вывески магазинов и бутиков. С поразительной уверенностью Чайлд провел машину между воздушными коридорами и направил в темный боковой тоннель. Скорость возросла, в темноте лишь мелькали красные лампы на стенах тоннеля. То и дело мимо проносились другие аппараты, но когда тоннель раздвоился с полдюжины раз, мы остались в полном одиночестве. Даже тоннельные огни куда-то подевались, фары волантора вырывали из мрака трещины в стенах, начисто лишенных облицовки, этакие шрамы на грубой поверхности. Эти старые тоннели прокладывали в незапамятные времена, на заре города, еще до того, как кратер накрыли куполами.

Быть может, я смог бы сказать, в каком конкретно городском районе мы проникли в тоннель, но дальше чувство направления пасовало.

– Доктор, как думаете, Чайлд нас познакомил, чтобы ему было кого дразнить неудачниками? – спросил я.

Мне стало слегка неуютно, хотя рассудок твердил, что похищать меня совершенно бессмысленно.

– На мой взгляд, это вполне возможно. Вот только сам мистер Чайлд отмечен той же несмываемой печатью.

– Значит, есть другая причина?

– Есть, и я ее раскрою в нужное время, – ответил Чайлд. – Потерпите, прошу вас. Вы не единственные, кого я намерен привлечь.



Наконец мы куда-то прибыли.

Пещера – почти идеальное полушарие, сводчатый потолок маячит в добрых трехстах футах от пола. Похоже, мы глубоко под поверхностью Йеллоустона. Не исключено, что выбрались за пределы кратера, а над нами, над поверхностью, только отравленные небеса…

Как ни удивительно, пещера оказалась обитаемой.

Потолок обильно усеивали лампы и прожекторы, заливавшие пещеру искусственным дневным светом. Посреди пещеры возвышался остров, окруженный со всех сторон водой, которая ничуть не манила поплавать. С берега к острову тянулся мост, изображавший громадного, красиво изогнувшего спину лемура. Над островом доминировала купа стройных тополей, чьи стволы и кроны частично загораживали какое-то светлое строение.

Чайлд посадил волантор у кромки воды и жестом велел нам выходить.

– Где мы? – справился я, ощутив под ногами твердь.

– Обратитесь к городу и определите сами, – посоветовал Тринтиньян.

Результат запроса не оправдал моих ожиданий. На мгновение мое сознание словно опустело. Малоприятное ощущение, своего рода ментальный аналог внезапной ампутации.

Смешок доктора прозвучал арпеджио, сыгранным на механическом органе.

– Нас отрезало от городских служб, когда мы очутились в подземных владениях нашего уважаемого спутника.

– Не волнуйтесь понапрасну – откликнулся Чайлд. – Да, городские службы сюда не дотягиваются, но тем и ценно это укрытие. Знай я, что вы начнете беспокоиться, предупредил бы заранее.

– По правде сказать, Роланд, я бы не отказался.


– А это заставило бы тебя передумать?

– Кто знает?

Его смех раскатился по пещере – явно особенность местной акустики.

– Тогда почему злишься, что я тебе не рассказал?

Я повернулся к Тринтиньяну:

– А вы что скажете, доктор?

– Я, как и вы, стараюсь пореже использовать городские службы, но, полагаю, по иным причинам.

– Нашему доброму доктору приходится скрываться, – объяснил Чайлд. – Следовательно, он не может активно участвовать в городских делах. Разве что решит окончательно свести счеты с жизнью.

Я переступил с ноги на ногу и поежился:

– Ладно, что дальше?

– Дальше короткая поездка до дома. – Чайлд показал на остров.



Послышался шум, который неуклонно приближался. Воспринимался он как гул старинного механизма и сопровождался каким-то странным, ритмичным рокотом; машин, издающих подобные звуки, мне прежде не встречалось. Я бросил взгляд на мост, подозревая, к слову сказать, что он представляет собой ровно то, чем кажется – гигантскую биоинженерную конструкцию-кость, поверх которой положен дорожный настил. По мосту что-то двигалось: темный аппарат непривычных очертаний, смахивавший издалека на металлического тарантула.

По спине побежали мурашки.

Аппарат пересек мост и свернул в нашу сторону. Тягловую силу обеспечивала пара черных механических лошадей – изнуренного вида роботов-коняг с тонкими поршневыми конечностями, испускавших пар и громко фыркавших на «вдохах». На нас злобно уставились алые глаза-лазеры. Эти кони были впряжены в четырехколесный экипаж чуть больше волантора, а на передок экипажа взгромоздился безголовый человекоподобный робот. Его костистые ручищи стискивали железные вожжи, тянувшиеся к шеям стальных коней.

– Хотел произвести впечатление? – не удержался я.

– Семейное добро, – отозвался Чайлд, распахивая черную дверцу экипажа. – Мой дядюшка Джайлс конструировал автоматы. Увы, человек он был дрянной, но об этом позже. Ну, забирайтесь.

Он помог нам разместиться, затем влез сам, закрыл дверцу и постучал по крыше. Я услышал фырканье механических лошадей, нетерпеливый стук копыт по земле. Экипаж пришел в движение, развернулся и начал плавный подъем по арке костяного моста.

– Вы провели здесь весь период своего отсутствия, мистер Чайлд? – поинтересовался Тринтиньян.

Роланд кивнул:

– Когда нарисовалось то семейное дельце, я прибыл сюда. Изредка выбирался в город, как сегодня, но старался сводить визиты к минимуму.

– Разве при последней нашей встрече ты был без рогов? – спросил я.

Он погладил кожу в том месте, где раньше торчали рожки:

– Пришлось удалить, иначе было бы трудно замаскироваться.

Мы спустились с моста и покатили по дорожке среди тополей, заслонявших от постороннего взгляда здание в центре острова. Потом экипаж остановился у входа, и мне наконец-то удалось как следует разглядеть это здание. Восторгаться, скажу прямо, было особо нечем: об архитектурных изысках речи не шло, любая базовая симметрия, которая, может, и присутствовала изначально, не просматривалась за нагромождением пристроек и следов ремонта. Крыша вздыбливалась скоплением углов и шпилей, башенок и открытых люков. Что касается пристроек, далеко не все они возводились под прямым углом к соседним помещениям – различия в стилях и возрасте разнообразных сооружений, составлявших дом, буквально лезли в глаза. Прожекторы на потолке пещеры успели немного потускнеть, видимо имитируя наступление сумерек, но в доме светилось всего несколько окон, в левом крыле, а остальная часть, погруженная в полумрак, внушала тревогу: белесый камень, причудливая конструкция и множество темных окон почему-то наводили на мысль о груде черепов.

Не успели мы высадиться из экипажа, как из дома нам навстречу высыпали встречающие. Это были сервиторы, человекоподобные домашние роботы вроде тех, с которыми каждый день сталкиваешься на городских улицах, но переделанные так, чтобы напоминать внешним видом скелетообразных гулей и безголовых призрачных рыцарей. Их механика явно нуждалась в уходе – роботы нещадно скрипели, приволакивали ноги, а звуковые устройства у всех были принудительно отключены.

– Твой дядя, гляжу, времени даром не терял, – заметил я.

– Вы с дядюшкой Джайлсом нашли бы общий язык, Ричард. Забавный был тип.

– Поверю тебе на слово.

Сервиторы проводили нас в центральную часть дома, а оттуда повели куда-то дальше лабиринтом темных и холодных коридоров.

В итоге мы очутились в просторной комнате, обитой красным бархатом. В одном углу обнаружился голографический клавир с раскрытым на проекции клавиатуры сборником музыкальных произведений. Прочую обстановку составляли малахитовый секретер, несколько битком набитых книгами полок, одинокий канделябр, три подсвечника поменьше и два камина или очага совершенно готического толка; в одном жарко полыхало настоящее пламя. Главным же предметом мебели был стол красного дерева, за которым уже сидели трое гостей.

– Простите за долгое ожидание, – извинился Чайлд, пододвигая нам пару крепких деревянных стульев. – Так, давайте знакомиться.

Люди за столом смотрели на нас со слабым намеком на интерес.

Единственный среди них мужчина был облачен в изобильно украшенный, прямо-таки барочный экзоскелет – скопище патрубков, шарниров, кабелей и сервомеханизмов. Его череп плотно обтягивала бледная, как у мертвеца, кожа, под выпиравшими скулами залегли черные тени. Глаза прятались за очками, волосы торчали в разные стороны черными дредами.

Периодически он прикладывался к стеклянной трубке, что соединялась с миниатюрным булькающим аппаратом на столе.

– Позвольте представить вам капитана Форкерея, – начал Чайлд. – Капитан, это Ричард Свифт и… гм… доктор Тринтиньян.

– Рад познакомиться, – сказал я, протягивая над столом руку Форкерею.

Рукопожатие капитана вызывало омерзение, будто трогаешь склизкую кожу осьминога.