Алмазные псы

– Струма, ты понял, что это значит? – спросила я.

Его ответ прозвучал так, словно он находился еще дальше от меня, чем корабль. Но я по-прежнему видела его капсулу, сверкающую слева по борту.

– То, что действовало на скафандр, сейчас начнется и с нами.

– Объект не изменился в размерах.

– Нет, но то, что он творил с окружающим пространством, теперь вышло на новый уровень.

В его словах не было упрека, но я уловила скрытую связь. Скафандр вызвал определенную реакцию, ту волну, что прошла через «Равноденствие». Возможно, это означает постоянные изменения условий вблизи поверхности объекта, подобно тому, как крепость усиливает свою защиту после первого нападения.

– Мы не отступим, Струма. Мы знали, что будет жарко… просто это случилось чуть раньше, чем ожидалось.

– Согласен.

Его голос еле пробился ко мне, словно растянутый доплеровским эффектом.

По крайней мере, капсулами еще можно было управлять. Мы прошли отметку восемь с половиной тысяч, все так же сбрасывая скорость, все так же нацеленные на корабль сочленителей. Пусть и уступая вчетверо по размерам «Равноденствию», он оставался единственным физическим телом между нами и поверхностью объекта, мерцающим на границе видимости в зареве наших выхлопных струй. Мелкая крупинка над океаном черноты.

«Когда весть о предательстве дойдет до нашего правительства, – размышляла я, – начнется война».

Мир с сочленителями всегда оставался напряженным, но любые нарушения, случавшиеся прежде, по сравнению с этим были не более чем мелкими дипломатическими эксцессами. Сочленители не только подготовили и провели секретную экспедицию, грубо поправ условия взаимовыгодного сотрудничества, но и попытались захватить корабль, проявив холодное безразличие к судьбам остальных девятнадцати тысяч пассажиров. Сочленители всегда считали, что они лучше других, и в определенном смысле, возможно, были правы. Они умней, быстрей и уж точно беспощадней нас. Мы многое приобрели от партнерства с ними, и, возможно, они тоже получили какие-то ограниченные преимущества. Но теперь я понимала, что это была лишь видимость, циничный прагматизм. За нашей спиной они строили планы, надеясь извлечь выгоду из первого контакта с этим проявлением чужого разума.

Однако первая война едва не поставила их на грань вымирания. И за минувшее столетие они поделились с нами многими своими технологиями, позволив нам опасно приблизиться к их собственным возможностям. Учитывая то, как долго продолжалось сотрудничество, зачем было рисковать всем при таких сомнительных ставках?

Я мысленно перенеслась к напутственным словам доктора Грелле о нашей пленнице. Мои познания в истории не были так обширны, но я не видела причин сомневаться в его воспоминаниях. То, что он говорил о пленных сочленителях, наверняка правда. Почему же тогда Магадиз терпит нацеленное на нее оружие, если может добраться до его управления и сделать так, чтобы ей снесло голову?

Разве что она все-таки не хочет умереть.

– Струма… – начала было я.

Но слова, которые я собиралась сказать, остались непроизнесенными. Со мной творилось что-то странное. Мне приходилось испытывать и невесомость, и повышенную гравитацию, но это было нечто совершенно новое. Невидимые когти пронзили кожу и принялись раздирать меня изнутри во всех направлениях сразу.

– Началось, – сказала я, снова застегивая ремни безопасности, как бы ни были они сейчас бесполезны.

Капсула тоже ощутила изменения. Приборы говорили о нагрузках, выходящих за рамки ее крайне ограниченного понимания нормальных условий. Я все еще видела корабль сочленителей, а звезды за черным горизонтом поверхности объекта оставались на своих местах. Струйные двигатели начали захлебываться, и это только ухудшало положение.

– Переходите на ручное управление. – Голос Струмы, мгновение назад искаженный и невнятный, теперь четко прозвучал в моей голове: – Мы уже совсем близко.

Двести километров до корабля, затем сто пятьдесят, затем сто. Скорость замедлилась уже до сотни-другой метров в секунду. Капсула все еще функционировала, все еще поддерживала жизнедеятельность, но мне пришлось отключить все сложные навигационные и рулевые системы, рассчитывая теперь только на свои грубые инстинкты. Канал связи с «Равноденствием» окончательно пропал, а когда я оглянулась назад, на купол неба, звезды как будто плыли за толстым мутным стеклом. Мои внутренности скрутило в узел, кости болели так, словно раскололись миллионами тончайших трещин. Внутреннее глазное давление медленно росло. Только понимание того, что «Равноденствию» придется еще хуже, если мы не изменим направление дрейфа, помогало мне продолжать полет.

Наконец корабль сочленителей словно выплыл из какой-то искажающей среды, его очертания стали более четкими. Пятьдесят километров, затем десять. Наши капсулы приблизились к нему почти ползком.

И тут мы увидели то, чего не замечали прежде.

Большое расстояние, измененное пространство и ограниченные возможности наших датчиков и глаз сыграли с нами ужасно злую шутку. Корабль был разрушен в куда большей степени, чем мы могли судить по результатам дальнего сканирования. Он оказался жалкой развалиной, сохранившей лишь внешние контуры. Корпус, двигатели и лонжероны остались на месте, но превратились в нечто волокнистое, выпотрошенное, разодранное на части в одних местах и истончившееся до невесомого кружева в других. Корабль готов был распасться на части, рассыпаться в пыль, словно хрупкое ископаемое, извлеченное из предохраняющего раствора.

Долгие минуты мы со Струмой просто смотрели на него, наши капсулы висели в нескольких сотнях метров от корпуса. Все неприятные ощущения, включая тошноту, никуда не исчезли. Мысли сделались вязкими, словно застывающая смола. Но пока я смотрела на останки корабля сочленителей, все остальное не имело значения.

– Он находится здесь очень долго, – сказала я.

– Мы точно этого не знаем.

– Десятки лет… даже больше. Приглядись к нему, Струма. Это старый-престарый корабль. Возможно, старше Европейского соглашения.

– Что вы хотите этим сказать, капитан?

– Если его послали сюда до момента заключения соглашения, то никакого нарушения сделки не было.

– Но ведь Магадиз…

– Мы не знаем, какие приказы выполняет Магадиз. Если они у нее вообще есть. – Я с трудом проглотила комок и заставила себя сказать суровую и очевидную правду: – В любом случае корабль для нас бесполезен. Слишком много лет прошло, и на нем не сохранилось ничего полезного для нас. Даже если я рискну забраться внутрь, это ничего не даст. Мы напрасно проделали весь этот путь.

– Там могли сохраниться технические данные. Показания приборов, характеристики объекта. Мы должны хотя бы посмотреть.

– Нет, – сказала я. – Ничего не могло уцелеть. Ты ведь сам понимаешь, правда? Это просто пустая оболочка. Даже Магадиз не смогла бы из нее ничего извлечь.

Мое сердце отчаянно забилось. Помимо неудобства и тошноты, я ощущала теперь безмолвный, все нарастающий ужас. И понимала, что здесь не место для таких простых мыслящих существ, как я.

– Ничего у нас не вышло, Струма. Мы правильно сделали, что попытались, но нет смысла себя обманывать. Остается только молиться, чтобы наш корабль остановил дрейф без посторонней помощи.

– Нельзя сдаваться, не взглянув поближе, капитан. Вы сами сказали, что мы уже зашли слишком далеко.


И, не дожидаясь разрешения, Струма двинул свою капсулу к останкам корабля сочленителей.

Он был намного меньше, чем «Равноденствие», но все же капсула рядом с ним казалась крохотной светящейся точкой. Я мысленно выругалась, прекрасно понимая, что Струма прав, и на ручном управлении полетела следом. Он направился к широкой пробоине в борту корабля, с загнутыми и расходящимися во все стороны, словно лепестки цветка, кусками оболочки. Притормозил коротким импульсом, а затем заплыл внутрь.

Я в последний раз попыталась восстановить связь с «Равноденствием» и поспешила за Струмой.

«Может быть, он прав, – подумала я, отчаянно стараясь выдавить страх из сердца. – Там могло что-то остаться, каким бы маловероятным это ни казалось. Шаттл, защищенный от сильных повреждений. Запасной двигатель с чудом уцелевшим интерфейсом управления».

Однако, едва оказавшись внутри, я поняла всю тщетность наших надежд. Разрушения здесь были такими же страшными, как и снаружи, если не страшней. Корабль прогнил насквозь и удерживался от распада только тончайшими остатками соединительной ткани. Включив бортовые огни капсулы на полную мощь, я плыла сквозь темный зачарованный лес изогнутых балок, изорванных в клочья палуб и переборок, разбитых и покореженных механизмов.

Я успела примириться с абсолютной бесполезностью нашей экспедиции, как осознала кое-что еще: капсулы Струмы нигде видать. Он плыл в нескольких сотнях метров впереди меня, и если не саму капсулу, то хотя бы отражение ее бортовых огней и выхлопной струи я должна была замечать.

Но когда я погасила свои огни и выключила двигатель, вокруг была полная темнота.

– Струма, – позвала я, – ответь, пожалуйста. Я тебя потеряла.

Тишина.

– Струма? Это Раума. Где ты? Посигналь дальним светом или двигателем, если слышишь.

Тишина и темнота.

Я остановила капсулу. Вероятно, я уже преодолела половину пути по внутренностям корабля сочленителей, и этого было достаточно. Развернувшись, я попыталась найти логическое объяснение молчанию Струмы. Должно быть, он пролетел всю внутреннюю полость насквозь и выбрался с другой стороны, а твердые останки корабля блокируют наши переговоры.

Двигатель дал короткий импульс, и я направилась туда, откуда пришла. Искореженные конструкции отражали туманный свет. Впереди показался постепенно разбухающий клочок звездного неба в форме цветка. Не дом, не убежище, но все же что-то, к чему можно стремиться, что-то лучшее, чем внутреннее пространство разрушенного корабля.

Я увидела капсулу Струмы за мгновение до того, как она врезалась в меня. Должно быть, он включил двигатель ровно настолько, чтобы выскочить из укрытия. Когда он протаранил мою капсулу, скорость сближения была не больше пяти-шести метров в секунду, но и этого хватило, чтобы у меня вышибло дыхание, а моя капсула завертелась кувырком. Я судорожно хватала ртом воздух, борясь с нарастающей тяжестью в голове и пытаясь сохранить хоть какую-то ясность мыслей. От удара зазвенел аварийный сигнал. Капсула была довольно крепкой и пережила запуск с огромным ускорением, но она не предназначалась для того, чтобы выдержать умышленное столкновение.

Я ткнула пальцем в панель управления и высвободилась из обломков. Капсула Струмы уже возвращалась, освещаемая стробоскопическими вспышками двигателя. Каждая вспышка выхватывала ее из темноты, как будто замершую в свободном пространстве, но при следующей вспышке она оказывалась заметно ближе.

Я задумалась, имеет ли смысл заговорить со Струмой и попытаться его образумить.

– Не делай этого, Струма. Чего бы ты ни добивался…

И тут меня охватило глубокое, спокойное понимание. Это был почти подарок судьбы – вдруг увидеть все так четко и ясно.

– Это была инсценировка. Попытка захвата судна. Магадиз… и все остальные… они не собирались нарушать соглашение, правильно?

В его ответе мне почудилось желание что-то объяснить, как-то оправдаться:

– Нам нужны были эти сведения, Раума. Нужны больше, чем эти сочленители, и уж точно больше, чем мир с ними.

Наши капсулы зазвенели от удара друг о друга. У нас не было никакого оружия, кроме массы и скорости, и никакой защиты, кроме брони и стекла.

– Кому это «нам», Струма? О ком ты говоришь?

– Тем, кто заботится о наших интересах, Раума. Это все, что вам нужно знать. Все, что вы узнаете, проще говоря. Мне очень жаль, что вам придется умереть. И всех остальных тоже жаль. Мы не думали, что все так обернется.

– Правительство ни за что не одобрит это, Струма. Тебя обманули. Солгали тебе.

Он снова налетел на меня, сильней, чем в прошлый раз, не выключая двигатель до самого момента столкновения. На секунду, а может и на десять, я потеряла сознание, а когда пришла в себя, моя капсула уже остановилась в дебрях корабельных переборок. Хрупкие, как стекло, они раскалывались на мелкие осколки, которые разлетались кувырком и с мелодичным звоном бились о корпус моей капсулы.

По переднему куполу во все стороны побежали мелкие трещинки.

– Рано или поздно сочленители узнали бы об этом корабле, Раума, так же, как узнали мы. И нашли бы способ добраться сюда, не постояв за ценой.

– Нет, – ответила я. – Они не стали бы этого делать. Возможно, когда-то сочленители и были безжалостными, так же как мы. Но мы научились сотрудничать, научились строить лучший мир.

– Чтобы утешить вас, я обещаю, что в своем рапорте всю заслугу этого открытия припишу вам. Оно получит ваше имя. Объект Бернсдоттир или Завеса Бернсдоттир – как вам больше нравится?

– Мне больше понравится, если я останусь в живых, – сказала я громче, чтобы перекричать сигнал тревоги. – Между прочим, как ты собираешься подать рапорт, если мы не вернемся домой?

– Об этом уже позаботились, – сказал Струма. – Когда я возвращусь на «Равноденствие», все примут мою версию событий. Я скажу, что вы попали в ловушку, а я не смог спасти вас. Постараюсь, чтобы ваша смерть выглядела героической.

– Не стоит так беспокоиться из-за меня.

– А я и не собираюсь. Просто чем больше внимания уделят вам, тем меньше будут думать обо мне.

Он врезался в меня еще раз. Я пыталась поднырнуть под него, но мои пальцы соскользнули с пульта управления двигателем. Капсула накренилась и уплыла в сгущающиеся дебри разрушенного корабля. Я ударилась обо что-то твердое и отлетела вниз.

– Теперь тебе осталось надеяться только на то, что удастся остановить дрейф.

– Может быть, удастся, а может, и нет. Но мне не нужен корабль. У меня есть запасной план на случай, если по-другому не получится. Я покину корабль. Катапультируюсь в криокапсуле, введу в нее обратный маршрут. Капсула без труда сохранит меня в открытом космосе, и в конце концов за мной пришлют другой корабль.

Снова замигали вспышки двигателя, но не моего. Резкие изломанные очертания на миг застыли. Кажется, я заметила в этом хаосе, порожденном нашим грубым вторжением, чье-то тело – кувыркающееся, словно кукла, безволосое, с четко выраженными черепными швами и безжизненным взглядом обращенных ко мне глаз.