Альфа-ноль

— Это как?

Бяка опасливо покосился на левый берег и сказал:

— Людей он убивает не просто так. Он их мучает. Чем больше боли, тем больше силы они дают для его колдовства. С большой силой он может поднимать кости. Заставляет мертвое ему подчиняться. Умертвие трудно убить, оно ведь уже мертвое. Без магии ему даже Эш, наверное, не навредит. А Эш не маг.

— Сказки, наверное. — Я покачал головой. — Будь у этого садиста такие слуги, он бы спокойно захватил факторию и все посты.

— Умертвиям нет хода на наш берег, — сказал Бяка.

— И что их сдерживает? — скептически уточнил я.

— Это Лихолесье. Здесь разное есть. Здесь есть места, где не все могут быть. Умертвия императора боли не могут перейти через реку.

— Тогда почему он не натравил их на сборщиков рогоцвета? — задал я резонный вопрос. — Ведь раз с его умертвиями никак не справиться, они бы там всех могли перебить. А убили только двоих.

Бяка пожал плечами:

— Я не могу все знать. Наверное, не только река их останавливает. Наверное, и на левом берегу есть места, куда они не могут попадать. Или у императора боли есть какой-то договор. Договор с другими. И он не может делать что-то плохое там, где нет договора. Ему ведь надо как-то жить там. И его людям жить. А у них нет защиты Пятиугольника. Значит, надо договариваться. Потому и называет себя так. Потому что договорился. Император — это ведь хозяин земли. Вот он и хозяин там, где живет.

Я покачал головой:

— Ничего не пойму. Кто с кем договорился? О чем?

— Я это тоже знать не могу. Но так люди говорят.

— Бяка, ты можешь рассказать так, чтобы я все понял?

— Как я такое расскажу? Я не понимаю все. Люди говорят разное. Они тоже не понимают. И я их не понимаю. Просто болтают. Но в лесу точно есть свои хозяева. Это все знают. Хозяев леса надо бояться. Даже императору боли надо бояться. Я слышал многое и даже один раз…

На последних словах Бяка помрачнел, всем видом показывая, что эта тема его напрягает. Но у кого мне выспрашивать, если не у него? Все прочие делиться со мной секретами не торопятся.

Однако и сильно давить на упыря не стал. Спросил, оставляя возможность для выбора:

— Если тебе неприятно это рассказывать, не надо. Просто мне очень интересно. Я ведь сюда случайно попал. Ничего здесь не знаю. Мне все, что ты расскажешь про эти места, важно.

— А как это — попасть сюда случайно? — спросил Бяка.

Чуть поколебавшись, я выдал ему существенно урезанную версию событий:

— На наш дом напали разбойники. Всех моих родных убили. Я сумел убежать. Заблудился, спал под кустом, на земле. Там меня и нашли обозники, которые везли припасы в факторию.

— Странно, — почему-то удивился Бяка. — У нас с тобой похожие истории.

— Тебя тоже обозники привезли?

— Нет. Я жил на посту. С мамой и ее мужиком. Мужик был хорошим. Колотил меня иногда, особенно когда пьяный, но кормил хорошо. Я плохо помню, что тогда случилось. — Воровато обернувшись, Бяка склонился к моему уху. — Потом, когда спрашивали, я отвечал, что не знаю, кто напал на пост. Но я просто не знал, что можно ответить. Такое не расскажешь. К нам тогда пришел сам лес. Не знаю, как еще это можно назвать. И рассказать нельзя было. За дурака бы приняли. Да они и так приняли. Таких, как я, нигде не любят. Говорят, на юге упырей сжигают на кострах. Лучше я здесь буду, на фактории. Здесь меня не хотят сжечь. И кормят. И сюда лес прийти не сможет. Этот остров, он особенный. Даже демонам на него нет ходу. Камень, на котором стоит фактория, заколдован древней магией. Как и все Лихолесье рядом. Ну или почти все. Я же не знаю. Пятиугольником это место называют. Здесь тихо.

— И как этот лес выглядел? Тот, который к вам пришел?

Бяка развел руками:

— Было очень темно. Кричали люди. Сильно кричали. Мама велела мне бежать в лес. Туда все дети бежали. Ну я и побежал. Я только проснулся, ничего не понимал, только боялся. Светила луна, а сзади что-то горело. Я видел лес. Он был как темная стена, и все дети бежали к ней. А потом эта стена как бы ожила и шагнула им навстречу. Я не знаю, что это было. Наверное, какая-то магия. Но выглядело это так, будто сам лес начал двигаться. Все продолжали бежать, будто ничего не видели. Но я лучше их видел в темноте. Я видел, что туда бежать нельзя. Это было как охота, когда загоняют в ловушку. И они бежали в эту ловушку. А я развернулся и побежал в другую сторону. Не назад, а по склону холма. Туда, где деревьев почти не было. Когда деревьев мало, это ведь уже не лес. А в лес мне не хотелось бежать. Лес стал каким-то другим. Люди из фактории нашли только меня живым. Остальные были мертвые или пропали. Дети почти все пропали. Их забрал лес. Тут везде есть хозяева. Все кому-то принадлежит. Кроме таких мест, как Камень. Это особенный остров. Так говорят. Хозяин правого берега решил забрать свое. И больше не стало поста. И мамы не стало. И мужика, который был мне вместо отца, тоже не стало.

— Извини, Бяка.

— За что извинить?

— За то, что напомнил об этом.

— Так ты же не виноват. Тебе надо знать. Тебе все надо знать. Тебе ведь здесь жить.

— Насколько понял, такие вещи здесь случаются нечасто, — сказал я. — Даже два человека — это серьезно. Сам говоришь, что народ заволновался.

— Конечно, заволновался. Никому не хочется остаться без кожи. Многие очень испугались. А хозяева — это ведь хозяева. Мы для них как мокрицы в этом подвале. Можно не обращать внимания, а можно обратить. Мокрицы могут не знать о нас. А мы — о мокрицах. Но мокрица обязательно узнает о нас. Когда-нибудь. Вот и мы не можем не узнать о хозяевах. Это такой край. В Лихолесье и без хозяев страшно. Много опасного. У соседей малыша съели крысоволки. Зимой они очень опасные даже для взрослых. Другой сосед пошел проверить силки, и больше его не видели. Совсем пропал. Искали долго, но ничего не нашли. Про такое говорят: «Лес забрал». Тут всегда что-то происходит. Тут даже на правом берегу Черноводки очень страшно. В лесу можно попасться гоблинам. Их там много. Или даже тролля встретить. Или на такое нарваться, что даже называть страшно. Но на левом берегу все хуже. На левом берегу смерть. Там тоже были деревни. Были даже городки. Давно это было. Все, кто пытался там жить, больше не живут. Только здесь, возле Камня, немного спокойнее. Но далеко на север от него отходить нельзя. Там все чужое, там очень опасно. Император боли враг. Но для нас свой. Он чужак для Лихолесья. Мокрицам трудно договариваться с хозяевами подвала. Он мокрица. И мы мокрицы. Он тоже боится леса. Вот и хочет забрать Камень себе. Это как война здесь. Давно уже так. Я даже не знаю, когда началось это. Но знаю, что будет завтра.

— И что же будет?

— Слышишь, за главным складом звенит металл? Это Эш собирает стражников и охотников. Завтра они пойдут на левый берег. Походят там немного и никого не найдут. На этом все закончится. У фактории мало сил, чтобы ловить там врагов. Даже раньше, когда силы было больше, плохо получалось.

— А почему силы у Эша стало меньше? — заинтересовался я.

— Потому что фактория приносит мало денег. Купцам хочется больше. Они стараются меньше на нас тратить, поэтому не присылают новых стражников. И присылают работников, которые на юге никому не нужны. Плохие работники плохо работают. От плохой работы меньше получает фактория. Земля здесь богатая. Вокруг много всяких специй. Но Эш отправляет на юг только некоторые виды. Потому что другие некому добывать. Нет работников с нужными умениями.


— Замкнутый круг слепой жадности, — кивнул я. — Экономят на рабочей силе. В итоге плохие работники почти ничего не нарабатывают. Пытаются сэкономить еще больше, присылая рабочих похуже. И результат, конечно, тоже не улучшается.

— Да, — согласился Бяка. — Эш поэтому и ходит со злыми глазами. И часто приходится ломать руки ворам, которые добывают для себя, а не для фактории. Часто присылают нечестных людей. Вместо того чтобы сидеть в тюрьме, они контракт подписывают. Это очень плохие работники. Они не выполняют договор или воруют.

— Наш договор — корзина рыбы в день, — сказал я. — Но нам и не платят.

— Зато жилье дали, — ответил на это Бяка. — И кормят хорошо. Мы должны радоваться.

— Интересно, сколько требуют с остальных? — спросил я.

Бяка пожал плечами:

— У всех по-разному. Да и у нас не все же забирают. Нам платят. Все, что больше договора, у нас берут за деньги.

— Угу. Квадратиками, которые ни разу не монеты.

— Какая разница, если за них здесь все покупается? И если поедешь на юг, их поменяют на монеты. Что это ты такое рисуешь? Что-то непонятное.

— Это не рисунки, это чертежи.

— Что значит чертеж?

— Чертеж — это очень точный рисунок вещи, которую надо сделать.

— И что ты делать собрался?

— Одно хитрое устройство. Оно поможет нам ловить больше рыбы. Только придется поговорить с кузнецом и столяром, чтобы сделали детали. Заработаем немного денег завтра, чтобы им заплатить. Не знаю, сколько они за такое запросят.

— Я получил сегодня квадратики. Они твои, если тебе надо, — сказал Бяка.

Покачав головой, я отказался:

— Не хочу, чтобы ты голодал зимой. Тебе надо копить деньги, пока есть возможность.

— Я все равно здесь умру, если так и буду сам, — несвойственным ему мудрым тоном заявил упырь. — Ты не такой, как они. Ты слабый, но умный. И ты единственный, кто со мной здесь нормально поступает. Со мной так никто себя не ведет. Даже мама вечно на меня ругалась. Ты не ругаешься. И денег ты потратил на меня много. Если тебе они нужны, ты должен взять мои. Это надо и тебе и мне.

— Хорошо, — кивнул я. — Но когда разберемся с этим моим изобретением, то купим тебе нормальную одежду. Победители не должны ходить в таком рванье.

— Да, — согласился Бяка. — Не должны. Мне нужна одежда. Она будет моя. Совсем моя. Но это будет после твоего изобретения.

Я не стал рассказывать о том, что изобретение это не совсем мое. Или, если быть точным, даже совсем не мое. Но за технический плагиат меня здесь точно не осудят, потому как для Рока это будет несомненной новинкой.

Плюс от работы с чертежами, которые я браковал один за другим, у меня уже набралось девять личных знаков навыка «начинающий каллиграф». Ценность их сомнительная, но если не захочу изучать, в любой момент смогу разрушить их на символы ци.

Вроде как рисунки получились именно чертежами. Насколько я понял, ремесленникам с развитыми умениями этого будет достаточно, чтобы воплотить в изделия. Там, по сути, нужны только материалы с инструментами, а руки за них сами все сделают. Доводилось видеть, как деревенский кузнец работал с закрытыми глазами. Подремывать ухитрялся, пока стучал молотом.

Надо попробовать сделать заказы прямо сейчас. Даже если мастера заломят высокую цену, это не повод переносить замысел на другой срок. Глядишь, уговорю на отсрочку, выплатив достойный аванс. Кое-какие квадратики у нас с Бякой водятся.

Ну а потом, пока окончательно не стемнело, поучу упыря грамоте и математике. Я ведь ему обещал, а обещание — это святое.





Глава 26

КОНСТРУКТОР ОТ ДВУХ МАСТЕРОВ




Без изменений



Что мне в этом мире нравится, так это оперативность специалистов. Если, разумеется, задание сформулировано без ошибок и по строгим здешним канонам и даешь ты его именно специалистам, а не мошенникам, выдающим себя за таковых.

Оформлять чертежи по всем правилам я умел. Нельзя не признать, что мать того, чье тело стало моим, была разносторонне развитой личностью. Много чего умела, в разные аспекты хозяйствования пыталась вникнуть. Жаль, что не все понимала, иначе бы мы из-за ее агрессивно-деспотического управления не теряли редких для нашего края мастеров.

Как того же Тшими.

Кто бы мог подумать, что особенности строительства мельницы и монтажа несложного грубого оборудования, предназначенного для передачи крутящего момента к жернову, спустя годы сослужат мне такую службу. Что кузнец, что столяр только хмыкнули, разглядывая каракули, выполненные на коре при помощи острого осколка кремня. Кое к чему придрались, но я это быстро поправил. В остальном задание поняли с ходу. Пришлось обсудить только мелкие детали и один из ключевых моментов — выбор материалов.

Сырье и материалы в Роке — это какое-то безумие. Таблица Менделеева здесь явно бесполезна. Да, есть элементы, которые я по аналогии с прошлой жизнью называю медью, железом, золотом и серой. Но не уверен, что это именно они. К тому же встречается множество других, которые я вижу впервые и которые не должны существовать в Средневековье, каким бы развитым оно ни было.