Актриса на главную роль

– Да, – кивнула Глаша, почувствовав, что теперь можно, и отступила в сторону.

Он подошел к дивану, большой, грузный, а не величественно-мощный, придавленный обрушившейся бедой, и выглядел в тот момент на все свои прожитые годы. Постоял несколько секунд, рассматривая лицо жены, словно не решался дотронуться, а потом наклонился, осторожно положил свою большую, тяжелую ладонь на ее щеку, замер на несколько мгновений и резко выпрямился.

Закрыл глаза, придавил веки двумя пальцами, пытаясь остановить слезы, и произнес глухо:

– Эля… Элечка, ну как же так? – И повторил почти со стоном: – Ну как же ты так, Элечка?

Глафира шагнула к нему, коснулась рукой его руки, чувствуя, что сейчас это самое правильное, что она может сделать для этого человека, и тихо произнесла:

– Она не виновата, Тихон Анатольевич.

– Да, – кивнул он, соглашаясь.

– Надо звонить в полицию, – в который раз повторила Глафира, стараясь как-то переключить его внимание на дело, и даже достала смартфон из кармана брюк. – И надо людям сообщить.

– Да, – снова повторил Грановский. И, посмотрев на жену, громко выдохнул, резким движением стер с щеки все же вырвавшуюся слезинку тыльной стороной ладони и распорядился: – Давай, Глаша, позвони в полицию, объясни все. А я поговорю с людьми.

Втянул глубоко воздух, задержал дыхание, резко выдохнул и в пару секунд стал тем, кем и был – руководителем театра, значимой, известной всей стране личностью, величественным, уверенным в себе человеком, немного барином, грамотным финансистом, «отцом родным» и прочая, прочая, включая многочисленные регалии, достижения и награды.

И Глафира, наблюдая эту перемену, происходившую у нее на глазах, со всей ясной отчетливостью поняла, что в свою привычную ипостась этот неординарный человек вернулся потому, что сейчас он откроет дверь и выйдет, как на сцену, к растревоженным, растерянным актерам и будет играть свою роль.

– Вечернюю репетицию придется отменять, – внезапно вспомнил Грановский.

Точно! Еще и эта напасть!

Понятное дело, что театр начинает свою работу, стараясь войти в обычный режим, и актеры после длительного простоя заново репетируют любимые публикой спектакли. Тихон Анатольевич лично проводил вечерние репетиции, так что работала практически вся труппа, готовясь к открытию. Но «Саломея» была поставлена конкретно для Туркаевой, под нее и для нее, практически бенефисный спектакль, и, разумеется, никакой замены и второго состава не предусматривалось.

Тихон Анатольевич даже глаза прикрыл, видимо, только в этот момент до конца осознав весь масштаб случившейся беды. Резко выдохнул, огласив решение:

– Сам сообщу труппе трагическую новость.

Глафира кивнула для проформы и набрала номер экстренного вызова. Представилась, когда ответил оператор, объяснила ситуацию, выслушала ответ и нажала отбой.

– Сказали никого не пускать к месту происшествия. Наверное, мне придется постоять у дверей.

– Зачем? – не понял Грановский. – Кто-нибудь из артистов постоит.

– Любой из них, – со всей осторожной мягкостью напомнила Глаша, – может быть тем, кто ее убил.

Грановский посмотрел на нее долгим, почти неприязненным взглядом, напряженно о чем-то размышляя, и возразил с нажимом:

– Это мог быть совершенно посторонний человек.

– Да, – не стала спорить Глаша. – Зайти могли с улицы, хотя входы и охраняются, но не самым тщательным образом. Мы же не режимный объект. – И повторила для его успокоения: – Да, в театр могли попасть посторонние люди. А если кто замыслил убийство, то и проникнуть сюда ему труда не составило.

– Не будем гадать, – отрезал Грановский и попросил: – Действительно, Глаша, постой у дверей, а то артисты, Зина права, как дети малые, не переборют любопытства, заглянут, что-нибудь потрогают. Еще, не дай бог, снимут на телефон да в Сеть выложат. – И, успокоив такими размышлениями самого себя, повторил: – Да, постой, дождись полицию. – И кинув последний взгляд на тело жены, выдохнул скорбно, расправил плечи и скорее не спросил, а распорядился: – Ну что, пойдем?

Глафира кивнула, но торопиться не стала: подняла с пола свою тетрадь, пристроила сверху нее смартфон и привычно прижала все к боку, обвела взглядом всю комнату, заинтересовалась чем-то на гримерном столике, подошла, рассмотрела внимательно.

– Что ты там нашла? – напряженно спросил Грановский.

– Да так, кое-что интересное, – и решительно выдохнула: – Идемте, Тихон Анатольевич.

И, посмотрев друг на друга в знак поддержки перед решительным шагом, вышли из гримуборной к ожидавшим их перед дверью артистам. Даже травмированный Полонский пришел, хоть и стоял на здоровой ноге, оберегая поврежденную с замотанной лодыжкой.

Полиция приехала очень быстро, буквально через десять минут, что немудрено – здание театра располагалось в самом центре города, а центральное управление полиции, под юрисдикцию которого территориально попадал театр, в двух кварталах от него.

Понаехавших представителей власти, с точки зрения Глафиры, было как-то слишком много. Хотя оно и понятно – происшествие не рядовое, можно сказать краевого масштаба. Начальство небось уже всех успело построить и пожелать чего недоброго, если затянут с раскрытием преступления. Но то, что они сделают это по горячим следам, Глафира как-то сильно сомневалась. Но посмотрим.

Первым делом представители закона закрыли все выходы театра и приступили к следственным действиям.

Грановский руководил встревоженным коллективом, общался со старшими чинами, помогал в организации следственных мероприятий. Скорбел, был бледен, не гремел привычно своим шикарным голосом, но оставался предельно собран и спокоен.

Глафира, ответив на несколько предварительных вопросов, ушла к себе в кабинет ожидать более подробного допроса под протокол.

Она успела несколько минут посидеть в тишине, закрыв глаза и откинувшись на спинку небольшого, но очень уютного диванчика, позвонила домой, выслушав рассказ, как там у них дела, предупредила, что может задержаться, и уговорила себя подняться с дивана.

Надо взбодриться, этот бесконечный, затянувшийся событиями день еще не закончился, и непонятно, какие неприятности можно ожидать.

Так, взбодриться – значит, кофе! Навороченную дорогущую кофе-машину, мощную кофемолку и приличный запас настоящего «Спешиалити» приобрел и распорядился установить в ее кабинете Андрей, как только она приняла предложение Грановского и подписала контракт.

Зная пристрастие Глафиры к кофе, позаботился, чтобы она не пила всякую непонятную субстанцию из буфета или того хлеще – из какого-нибудь ближайшего кафе в бумажном стаканчике. Полагалась еще и еженедельная доставка бутилированной воды определенной марки, чтобы, не приведи господь, Глафира не начала заваривать кофе водой из-под крана, с нее станется. Да и привыкла Глаша пить много воды, вот и носила ее с собой постоянно.


Был еще у нее красный мини-холодильник. Идея состояла в том, чтобы Глаша привозила из дома еду и питалась домашним. Ага. Тот случай.

И диванчик удобный тоже Андрюха «подогнал», чтобы в перерывах отдыхала нормально. А вот с этим он точно прогадал. Стоило Глафире удалиться в свой кабинет, объявив перерыв, как тут же начинали подтягиваться «ходоки». Понятное дело, про то, что Пересветова варит совершенно охренительный кофе, запах которого расползается по коридорам, знали все с первой же приготовленной ею чашки.

И началось… То кто-то из актеров непременно заявится, под предлогом возникших по роли вопросов, то главный художник, то декоратор, или Верочка и второй помощник режиссера, да и Грановский заглядывал, и даже Зина Осиповна прибегала на несколько минуток отключиться от дел и выпить кофейку.

Не говоря уж про те часы, которые Глафира с коллективом проводили за мозговым штурмом над постановкой, когда в кабинет набивалось, бывало, человек по пятнадцать.

Машина гудела, не переставая, и никакого покоя Глафире не было и в помине, кроме тех моментов, когда она пребывала в сильном раздражении и прямым текстом посылала всех подальше. Правда, редко, но бывало.

Машина мелодично-приятно блимкнула, оповещая, что программа закончена – получите ваш напиток, и одновременно с этим раздался стук в дверь.

– Входи, Юр! – отозвалась Глаша.

– Откуда знаешь, что это я? – спросил вошедший молодой человек.

– Ну а кто еще? – Поставив чашку на блюдце, Глафира повернулась к нему и улыбнулась. – Все театральные по норкам сидят, ждут допроса…

– Снятие показаний, – поправил он.

– Одна хрень, – отмахнулась Глаша.

– Ну что, Пересветова, – радостно заулыбался мужчина, – обниматься-целоваться будем?

– Воздержимся, пожалуй, – легко рассмеялась в ответ Глафира. – Коронавирус все еще бродит по стране, а у меня дети.

– Какие дети, Глашуня? – искренне удивился Юра.

– Ну какие? Обыкновенные. – И спросила, переводя тему: – Кофе будешь?

– Задавать такие вопросы замученному работой оперу негуманно, Пересветова.

– Располагайся, – пригласила Глаша, кивком указав на диванчик.

Он с тем особым, отпускающим внутреннее напряжение удовольствием набегавшегося за день уставшего человека расслабленно плюхнулся на диван, кинул рядом с собой кожаную папку для бумаг, и Глаша поставила перед ним на журнальный столик чашку с кофе.

– Ты спрашиваешь, как я угадала, что это ты? – спросила Глаша. – Прийти ко мне мог только полицейский, для того чтобы провести допрос.

– Снять показания, – снова поправил он ее.

– Пусть будет так, – кивнула Глаша. – А поскольку ты оказался среди понаехавших полицейских чинов, то логично было предположить, что снимать эти самые показания пришлют именно тебя. Для налаживания, так сказать, дружеского контакта с целью добычи ценной информации, которую я тебе могу выложить по дружбе.

– Вот всегда ты, Глафира, такая была умная. Прямо провидица! – не то похвалил, не то поставил в укор Юрий и сделал большой глоток кофе. – Ум-м-м… – протянул он с блаженством, – …какой кайф. Хорошо живут представители богемы. – И жалобно спросил сиротливым тоном: – Слушай, Пересветова, а пожрать у тебя ничего нет? А то я с утра не евши, только наладился было перекусить, а тут вызов на ваш труп.

– Сейчас что-нибудь придумаем, – пообещала Глафира и, взяв смартфон, набрала номер. – Верочка, вы не могли бы мне помочь? Спасибо. Могли бы вы принести в мой кабинет из буфета, что у них там есть съедобное? Да? Как удачно, – порадовалась она, услышав в ответ, что помощница в данный момент находится именно в буфете, и обратилась к Юрию: – Тебе что? Бутерброды, пирожки или яичницу с колбасой?

– Бутерброды, пирожки, яичницу с колбасой, – перечислил с самым серьезным видом Юрий.

– Верочка, берем все из расчета на одного сильно голодного мужчину. Заранее благодарю.

И, убрав смартфон в карман, вернулась к кофе-машине, заново налаживая процесс.

Юра Лепин, капитан полиции, оперативник уголовного розыска центрального краевого управления, был одноклассником Глафиры, не сказать, чтобы другом закадычным, но и не просто приятелем, отношения они всегда поддерживали теплые, дружественные.

Глафира сделала себе маленькую чашечку эспрессо, поставила на блюдечко, прошла к столику и села на мягкий пуфик напротив Лепина.

– Кофе – зашибись! – еще раз похвалил Юрий, допив последний глоток из чашки.

– Я тебе еще сделаю, когда Верочка принесет перекус. – Глафира глотнула, поставила чашечку назад на блюдце и предложила: – Ну, начинай, задавай свои вопросы.

– Тогда с самого главного, – посмотрел на нее Лепин. – Все свидетели рассказывают о существовавшем конфликте между убитой и тобой и утверждают, что ваше противостояние началось, как только ты появилась в театре, но до поры до времени сильно не обострялось. Она в сетях повыступала в твой адрес, но быстро оставила это дело и даже извинилась, правда, не лично, а в тех же сетях. Однако именно сегодня между вами произошел какой-то грандиозный, оглушительный скандал, закончившийся тем, что ты сняла Туркаеву с роли и та открыто, при всех угрожала тебе расправой.

– Да какой расправой, – чуть скривившись, пренебрежительно отмахнулась Глаша. – Игра на публику в чистом виде, ну и душу отводила, накипело у нее. А что касается конфликта… – Она задумалась, сделала пару глотков кофе. – Как бы поточней объяснить…

– Объясни как есть, а я, если мне будет что-то непонятно, по ходу уточню, – предложил Юра.

– Как есть, – повторила Глаша задумчиво. – Как такового конфликта между нами не было, я требовала от нее только одного: работать с полной отдачей, а уж как она ко мне относится, это ее личные проблемы, главное, чтобы чувства и непродуктивные эмоции не мешали делу. Она поначалу придерживала всю свою нелюбовь и все претензии в мой адрес, но когда я стала параллельно работать с Натальей Гордеевой, Элеонору просто понесло. Понимаешь…

– Глафира Артемовна! – донесся из-за двери достаточно громкий оклик. – У меня руки заняты, не могу постучать.

Глаша легко поднялась, поспешив открыть дверь, за которой стояла Верочка с подносом в руках, заставленным тарелками с едой.

– О-о-о! – обрадовался Юрий. – Какая красота!

Дружелюбно улыбнувшись и стрельнув любопытным взглядом на симпатичного капитана, Верочка шустренько выставила перед ним на стол тарелочки с пирожками и бутербродами, с яичницей и овощным салатиком.