Академия под ударом

– Возможно, у Элизы есть какие-то права на престол. Перед смертью ее отец сказал, что знает правду. Может, это она и есть, эта правда. Элиза должна была занять место Эдварда.

Жоан снова принялся мерить кабинет быстрыми шагами. Анри посмотрел на него так, словно хотел посоветовать сесть и не раздражать, но промолчал. Он тоже волновался – Оберон видел, как Анри нервно покачивает ногой.

О чем он думал, интересно? Жалел, что не успел свести с Элизой более близкое знакомство? Не постарался вовремя завязать отношения потеснее?

Оберон невольно подумал, что выглядел продуманным наглецом, когда настойчиво делал Элизе предложение стать его женой. Возможно, узнав правду о себе, она решит, что он каким-то образом смог узнать обо всем раньше и старательно суетился, чтобы потом стать принцем-консортом или даже королем.

– Сгибельник, – продолжал Оберон. – Артефакт у убийцы в поезде. Фил Два Стакана и Обер Оссе, которые не работают за большое человеческое спасибо. Сколько денег на это угрохано, вы представляете?

Аверна кивнула.

– Никак не меньше ста тысяч, – ответила она. – Скрутить крупного сгибельника – это минимум сорок тысяч. Такие деньги не тратят на пустяки.

– Но она сама не знала правду. – Оберон сердито опустил тарелку на подоконник, даже мысль о еде сейчас вызывала у него гнев. Да, надо же на что-то сердиться, не на Элизу ведь. – Поэтому на нее начали охоту только тогда, когда она выставила сластолист, а в дом вошел я. Потому что я докопался бы до правды… – Он вздохнул и добавил: – Что, собственно, и произошло.

Некоторое время все молчали, потом Анри доел свою порцию рулета и сказал:

– У меня два вопроса в связи с этой историей. Даже, скорее, три. Первый – где бумаги, которые подтверждают права Элизы? Они должны быть, генерал не мог о них не знать, если говорил о правде. Второй – если их все-таки нет, то как доказать, что она королевской крови? Потому что истерический припадок его высочества Жоана… ну это не доказательство, простите. – Жоан угрюмо посмотрел на него, но Анри сделал вид, что не заметил этого взгляда исподлобья, и продолжал: – Просто балованный наглец, как и большинство принцев, для которых все кругом холопы. Да и пророчество может не иметь к Элизе отношения. Пророчества – штука туманная, уж прости меня, Аверна, но это так. Любой крестьянин после бутылки манжуйской водки и не такого может напророчить. А после двух и валяется не хуже.

Аверна склонила голову к левому плечу и посмотрела на Анри так, словно настоятельно рекомендовала ему держать язык за зубами и не открывать рта. Оберон снова услышал рык леопарда.

– Никаких бумаг в ее доме не нашли, – ответил Оберон. – Ни люди из Министерства магии, ни Фил Два Стакана. Как доказать ее происхождение, я не знаю.

– Зато я знаю! – подал голос Жоан. Все снова удивленно обернулись к нему, и принц многозначительно сообщил: – У нас есть такой способ, о нем особо не распространяются, и я попросил бы вас тоже не говорить о нем. Нужно взять кровь и добавить несколько капель в смесь кровохлеба и сандской соли. Если кровь владыческая, то смесь позеленеет. Если кровь обычная, то ничего не случится.

– Кровохлеб, – Анри защелкал пальцами, – это абаринское название гореедки? У меня есть!

Оберона окутало той липкой тоской, которая иногда появлялась на болотах, когда он долго преследовал какую-то тварь, убивал ее, а затем выходил к людям. Почему-то даже в сон потянуло.

«Все ты прекрасно понимаешь, – подумал он. – Сейчас выяснится, что Элиза принцесса, и ты ее потеряешь навсегда».

– Тогда давайте не тратить время даром, – сухо произнес Оберон и поднялся с подоконника. – Чем скорее это выяснится, тем лучше.





* * *


– …так какой же третий вопрос? Ты сказал, что у тебя их три.

– Что ты теперь будешь со всем этим делать?

Далекие голоса выплыли из глубин мрака и снова утонули в них. Элиза потянулась было за ними, но потом поплыла туда, где возле кровати Оберона горела лампа и за окнами была ночь – та самая, когда все началось, но луна еще не имела над Элизой власти.

Казалось, время тогда сделалось густым и неспешным и каждая минута тянулась, словно мед. И мир тоже был другим, он вздрогнул и куда-то поплыл, накрывая Элизу томной слабостью – она поняла, что теперь сможет только таять, растворяясь в ритмичных движениях Оберона, которые сейчас наполняли ее неведомым доселе, тягучим удовольствием.

Это было настоящим волшебством. В ту ночь Оберон мог читать ее мысли и ловить малейшие оттенки чувств, зная, чего именно ей хочется. А потом реальность взорвалась, рассыпаясь горячими осколками, и Элиза обмякла на кровати, балансируя на грани обморока и чувствуя, как пульсирующие волны блаженства медленно растекаются по телу.

Это было счастьем. Это было…

– Так, готово. – Ночь, лампа, воспоминания скользнули прочь, энергичный женский голос смел их. Госпожа Аверна, декан факультета предвидения, – Элиза как-то слышала, как она распекала одного из нерадивых студентов, и ей понравился ее голос. Таким бы петь где-нибудь на юге, под бархатным низким небом. Почему она здесь? – Анри, неси свое зелье!

Значит, и Анри здесь. Значит, скоро все кончится, она придет в себя, и счастливая ночь осеннего полнолуния больше не будет иметь над ней власти.

– Вот, пожалуйста! – Анри говорил с непривычной серьезностью. Ни малейшего следа светской беспечности, лишь холодное спокойствие ученого.

Какое-то время было тихо, а затем Оберон произнес каким-то чужим, неживым голосом:

– Зеленая. Она действительно из владыческой семьи.

Кто из владыческой семьи? Что происходит? Элиза попробовала открыть глаза, и тьма рассыпалась пестрыми пятнами и снова загустела мраком.

– Ну-ка, позвольте! – а это уже принц Жоан, он-то что тут делает? – Вот такой оттенок означает, что она максимально близка к престолу. Дочь или внучка правителя. Не какая-нибудь семиюродная племянница!

Он помолчал – Элиза чувствовала, что Жоан растерян, – а потом добавил:

– Да, поэтому я так себя и вел в первые дни. Она-то уже приехала. Господи, я и предположить не мог, что рядом принцесса!

Принцесса? Кто? О ком они говорят?

Элиза вновь открыла глаза, и по зрачкам ударило болью, вышибая слезы. Но боль прошла почти сразу, и Элиза увидела, что лежит на кровати в спальне Оберона, серебряный поднос для шариков опустел, а чуть поодаль стоит целая компания. Госпожа Аверна держала в руке металлический шприц для забора крови, Анри хмуро смотрел в большой стакан с какой-то зеленой дрянью, а Жоан, который стоял рядом, со знанием дела говорил:


– Этот оттенок называется «королевский изумрудный». Когда меня так проверяли, то он был в точности таким же.

– Вас проверяли? – удивилась госпожа Аверна. Жоан хмуро кивнул.

– Да, мой король отец искал причину, чтобы лишить меня короны, – ответил он. – Даже решил, что я не его сын. Мама очень расстроилась тогда, плакала. Даже хотела уезжать.

Ко лбу прикоснулись прохладной тканью, и Элиза едва не вскрикнула от радости. Оберон, он был здесь, он просто стоял так, что она его не видела!

Теперь все будет хорошо. Теперь страх и тьма уйдут и не вернутся.

– Как ты себя чувствуешь? – негромко спросил Оберон.

– Лучше, – откликнулась Элиза. Туман отступал, голова была на удивление свежей. – Оберон, о ком вы все говорите? Кто принцесса?

Спальню накрыло тишиной, словно все сразу утратили дар речи. Оберон сел на край кровати, осторожно взял Элизу за руку и ответил:

– Ты.

Элиза с трудом удержала желание сунуть палец в ухо, чтобы проверить, хорошо ли она слышит. Может, сон продолжается? Оберон ведь не мог говорить такие вещи с таким серьезным, даже строгим лицом!

Да и она, Элиза, не могла быть принцессой. Ее мать, Анна, была внучкой старого мельника – когда она окончательно пришла в себя, отец начал искать ее семью и нашел в соседнем регионе. Никаких королевских кровей там и рядом не было.

Да и сам Эжен Леклер не имел никакого отношения к владыкам. Он получил дворянство только после Трехдневной войны, когда одним сокрушительным ударом принудил к миру княжество Моави.

– Господи, какие глупости! – Элиза даже сумела рассмеяться. – Моя мать внучка мельника, мой отец…

Она осеклась. Перед глазами мелькнул говорливый ручеек в горах, и голос лунной лисицы пропел: «Батюшка, батюшка носит корону. Мельника доченька носит его дитя… Я не была оборотнем, Элиза. Меня им сделали».

Элиза сжала руку Оберона, словно она была тем якорем, который не позволил бы ей рухнуть в безумие. В ночь осеннего полнолуния ее мать говорила с ней, она рассказала все, что могла.

Призраки и мертвецы никогда не говорят прямо.

– То есть… – прошептала Элиза. В голове шумело, слова комкались в горле, и тяжесть наполняла руки. – Как вы это узнали?

– Великая наука зельеварение, – ответил Анри и продемонстрировал свой стакан. – Ваша кровь, Элиза, вступила в реакцию с особой смесью, и по цвету стало ясно, что вы из владыческой семьи.

– У нас так определяют, – вставил Жоан. Сейчас он смотрел на Элизу с оценивающим любопытством, словно пытался понять, как именно может вывернуться эта ситуация и как можно извлечь из нее пользу.

– Я не верю. – Элиза сама не поняла, как села. Оберон подложил ей под спину несколько подушек и сказал:

– Конечно, это все очень странно. Но получается, что пророчество о тебе. Ты восстала из пепла и крови, когда я убил сгибельника. Ты оживила подземные реки, когда подошла к зеркалу Венфельда. Жоан так бесился в первые два дня потому, что ты была рядом – так на него влияет проклятие его семьи.

Он болезненно поморщился и закончил:

– И поэтому убили твоего отца и теперь пытаются убить тебя. Король Эдвард боится, что ты заберешь его корону.

– Да не нужна мне никакая корона! – воскликнула Элиза. По щекам потекли слезы, но она этого не заметила. В груди сделалось горячо и больно. – Моего отца убили… из-за какой-то короны? Моя мать пережила… такой ужас… из-за короны?

Слова вырывались жгучими брызгами, боль и обида пульсировали, не давая дышать. Жоан едва слышно охнул: кажется, у него в голове не укладывалось, как это кто-то может так говорить о короне, словно это какая-то невыразимая мерзость.

Оберон снова взял Элизу за руку, и тогда гнев и боль растаяли: она разрыдалась и уткнулась лбом в его плечо. Госпожа Аверна сориентировалась первой – она подтолкнула Анри и принца к выходу, и вся компания покинула спальню.

Элиза не знала, сколько времени провела вот так, в руках Оберона, который гладил ее по голове и повторял что-то тихое, успокаивающее. Снова пошел дождь – капли загрохотали по подоконнику. Все изменилось, все стало совсем другим.

– Не уходи, – только и смогла прошептать Элиза. – Оберон, не уходи. Не оставляй меня, пожалуйста.

Он тихо рассмеялся. Снова погладил ее по голове, и Элиза почувствовала, что ему сейчас тоже больно. Очень больно, невыносимо.

– Я здесь, – произнес Оберон. – Я никуда не уйду.

– Я не хочу быть принцессой. – Элизе казалось, что у нее в груди рана, глубокая и грязная, и слезы сейчас вымывают эту грязь, вычищают рану, освобождают. Скоро они кончатся, и тогда Элиза точно будет знать, что делать.

– Ты будешь той, кем захочешь, – ответил Оберон. – А я буду тебе помогать. Любой тебе. Потому что я тебя люблю, Элиза. Не твою корону. Тебя. Любую.

Эти слова исцелили ее. Они не исправили того, что случилось, не вернули Элизе отца и мать, не заставили тех, кто охотился на нее, отречься от своих планов, – но ей стало легче.

– И я тебя люблю, Оберон, – выдохнула она. – Люблю.





* * *