Академия Буря
Часть 33 из 85 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
* * *
Когда Найт спустилась, в академии часы пробили полночь…
Это была первая полночь за все эти дни, которую девушка встретила не во сне или, напротив, не во время репетиции. Мгновенно стало грустно. Ладиславе иногда казалось, что внутри у нее – странный маятник, который чихать хотел на силы тяжести, упругости и трения, а потому мотается из эмоции в эмоцию как хочет, всегда сюрпризом для нее и окружающих. И только полночь – всегда болезненное «ух»-в-боль.
Найт направилась обратно к Великой Трапезной, но уже через черную арку увидела, что Фрэнсис с жаром что-то вещает на столе среди толпы студентов. Отвлекать его не хотелось. Говорить с другими – тем более.
– Наш спектакль должен давать людям надежду, понимаете? Надежду! – увещевал близнец. – Должен показывать: даже малейший шанс может обернуться победой – главное, не упусти его! Ищи шанс! Всегда!
Ладислава сглотнула.
Надежда. Опасное слово. Все бегает за тобой, дразнит, манит, но никогда не протягивает руку. А может… Все-таки попробовать еще раз поймать ее? «На дли-и-и-инную удочку»…
Девушка накинула капюшон и решительно пошла к выходу из замка.
16. Ловкокрабсы и музыка
Город Саусборн – морская столица Асерина – знаменит огромным количеством разнообразных ругательств, привезенных со всей Лайонассы. «Жмых», «д’гарр», «сажа», «ладыггр» и другие словечки наравне с нашим «прахом» и «пеплом» предоставляют жителям Саусборна широкий ассортимент для выражения бурных чувств.
Энциклопедия «Доронах»
Угодья академии в ночи таяли чернильными громадами.
Согласно карте, коттедж мастера Голден-Халлы располагался на островке посреди озера. Моста не было, зато у берега стояла лодка, которую Найт не преминула использовать. Ватерлиния располагалась так высоко, что девушке казалось: ее вот-вот затопит. Темная вода по бокам булькала холодом.
Остров оказался крохотным. У пирса стояла, стуча об него бортом, вторая такая же лодка.
«М-м, – подумала Найт. – Надеюсь, я не нарушила тонкий баланс задачи в стиле “ждали на берегу волк, коза и капуста…”».
Домик Голден-Халлы празднично мерцал. Причем светились не столько окна – зашторенные полноценно, – сколько лесные огоньки, без устали кружащие вокруг. Покатая крыша полностью заросла мхом, по стенам вниз сбегал густой изумрудный плющ. Сказка, да и только!
Ладислава подошла к крыльцу и занесла кулак, чтобы постучаться, как вдруг… Изнутри донеслась музыка.
Найт замерла.
Играла виолончель. Это был колоссальный поток совершенно упоительных звуков, в которых можно было утонуть похлеще, чем в озере. Казалось, музыка подвижна и текуча, как ртуть. Она меняла ритмы, гаммы, стили; она была широкой и просторной, курсивно-прихотливой, величаво-низкой и ласкающе-воздушной.
В ней были изумление и страх перед необъятностью бытия – и тихая радость от того, как чудесен этот конкретный вечер на этом конкретном островке. Звенело легкое лукавство, грело теплое обещание, а еще было что-то такое, что бьется внутри, как птица, и никак не может найти окно…
Ладислава не могла дышать.
Точнее – не хотела. Казалось, вдох разобьет магию, непременно оказавшись слишком шумным.
Боги, как это красиво. Ты правильно сюда пришла, Ладислава. Кто еще может тебе помочь, кто еще может сотворить настоящее чудо – если не Этот? Невозможный, невероятный, упоительно-рыжий сыщик…
Но вот – финальная нота. И тишина.
Полоска света, выбивающаяся из-под двери, затемнилась, когда к ней процокал кто-то маленький. Послышалось собачье фырканье. Потом мужские шаги. Дверь открылась, и на пороге очутился Берти, странно-темный на фоне света.
На его лице не было привычного воодушевленно-лукавого выражения – только спокойная задумчивость и приятная усталость.
– Найт? Добрый вечер, – удивился Берти. Голос у сыщика был чуть хриплый после долгого молчания.
А еще в нем проскользнули нотки смущения: ведь Берти никогда не играл для других. Только псу. По ночам.
Ладислава не ответила. Она завороженно глядела на смычок в руке детектива. Голден-Халла тоже на него глянул, а потом спрятал за спину, как орудие убийства.
– У тебя все нормально, госпожа адептка? – аккуратно поинтересовался рыжий.
Лицо у девушки было странное. Мечтательно-задумчивое, очень серьезное, а взгляд бархатный и какой-то плывущий.
– Это вы играли? – выдохнула Ладислава.
– Да.
Найт судорожно сглотнула.
– Н-недурно! – выдавила она с идиотской улыбкой.
Жмых! Кощунство так принижать то, что ты слышала! Но не говорить же ему, что после его песни и жить не хочется? Или, напротив, хочется как никогда…
– Спасибо, – рыжий сощурился. – У тебя был какой-то вопрос?
– Да, – девушка сглотнула, тряхнула волосами, приходя в себя. – Я хотела спросить… Вы можете как-то прокомментировать снятие неснимаемых проклятий?
Берти показал большой палец: ты решилась, умничка! А потом признался:
– Пока не знаю. Мне нужно больше информации. Ты тепло одета? Сможешь прогуляться?
– Сейчас? – удивилась Найт.
– Да. Сегодня та особенная ночь, когда я собираю ловкокрабсов. Перенести нельзя: они выползают из моря, чтоб принять лунную ванну, лишь трижды в году.
– Даже в такую погоду? Луны же не видно.
– Этим занудам дата важнее. Если согласна – по пути мне все расскажешь.
– Да. Конечно. Пойдемте.
Сыщик еще раз критически оглядел адептку. Шэппар ему понравился, но – мало! Берти снял с вешалки огромную пеструю шаль – внучатую племянницу одеяла – и ловко обмотал Ладиславу на манер кулька с орешками. Заколол спереди булавкой и негромко хмыкнул, оценив получившегося шамана:
– Тебе б еще перо в прическу…
Сам он надел темно-синий непромокаемый плащ, лихой длинный шарф и перчатки без пальцев. Приказал псу сторожить, прихватил ведро, железные щипцы и попросил Ладиславу сесть в другую лодочку.
– Надо вернуть ее на большую землю! – пояснил он.
«Козочка и волк. Волк и козочка», – подумала Найт. Вот только волком, кажется, была она.
* * *
Они шли к морю. По дороге Ладислава все никак не решалась начать свой рассказ о проклятии, а сыщик не торопил.
Вместо этого он, вновь оживший до дневного уровня говорливости, беззаботно комментировал все вокруг. Получалось в стиле чокнутого экскурсовода: «А вот это – сосна. Сосна-У-Башни, так ее зовут. В день, когда я приехал на Этерну, на ней поселился дятел, и Элайяна сказала коллегам, чтоб делали ставки – дятел или я задолбим их быстрее. Дятел сдался сразу: улетел».
Стоило им выйти на пляж – точнее, выкарабкаться, сбоку, со стороны прибрежных скал, – как Берти воскликнул:
– Ага! Вот и они, красавчики. Видишь?
Найт видела, еще бы! Начиная от свинцово-серой кромки воды и по всему песчаному пляжу рассыпались, как жемчужины, мерцающие существа, и впрямь отдаленно напоминающие крабов. Они лежали в шахматном порядке, и, казалось, расстояние между ними выверялось по линейке.
– Загорают, бестолочи! – хмыкнул Берти.
– А кто такие эти ловкокрабсы? – шепотом спросила девушка.
– Очередные жители Этерны, – с готовностью пояснил сыщик. – Очень организованные ребята, помешаны на порядке и соблюдении личного пространства. Да. Личное пространство – это для них крайне важно, нельзя переоценить. У них много… м-м-м… волшебных свойств. Но меня интересует одно: если их недельку подержать в плену, они начинают исходить желчью. А Элайяна делает из нее превосходный ловкучий эликсир. С его помощью замки открываются в два счета. Его продают на материке, но так куда выгоднее.
– А зачем сыщику вскрывать замки? – засомневалась Найт, верная слуга закона.
– Ты даже не представляешь, сколько раз всякие нехорошие люди пытались меня усекновить, – хмыкнул Берти. – У большинства из них принято предварительно держать жертву в запертом подвале в наручниках. В таких случаях пузырек с ловкучим эликсиром очень кстати! Так, Ладислава. Посиди на камне, пожалуйста, я соберу несколько штук и вернусь.
Но Ладислава не хотела сидеть на камне.
Вместо этого она постояла, глядя на то, как мастер Голден-Халла аккуратно подкрадывается к веренице крабсов со стороны воды. Большинство он обходил по дуге, без интереса, к иным наклонялся и всматривался, некоторых после инспекции подхватывал щипцами и опускал в ведро.
Это длилось очень долго. Ладислава соскучилась. И тихонько потопала вслед: «Посмотрю поближе».
Не желая мешать, она остановилась у начала «цепочки». Стало видно: все крабсы разные. Некоторые раздутые, как шарики, другие почти плоские.