Афера для своих
Часть 8 из 43 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Воронов засмеялся.
– Расскажу тебе прикольный случай, – сказал он. – Был у нас в хабаровской школе требовательный преподаватель истории КПСС по фамилии Шеронов. Получить у него пятерку на уроке было практически невозможно. Для отличной оценки надо было выучить все труды Ленина и Маркса близко к тексту и даже научиться читать «между строк». Например, нигде толком не сказано, чем буржуазная революция отличается от буржуазно-демократической, а на уроке это надо было знать, иначе двойка гарантирована. Так вот, как-то я подумал: «Что сейчас Шеронов делает, как он историю преподает?» Ты знаешь, я понял. Ему не надо переучиваться и переписывать конспекты лекций. Ему просто-напросто нужно перед словом «коммунисты» вставлять слово «проклятые». Получится примерно так: «Собрались проклятые коммунисты на свой съезд и постановили…» Дальше можно все по предыдущему тексту, но смысл получится уже другой, современно-демократический.
После обеда к Лаптеву зашел Зубрилин.
– Андрей, – тихо сказал он, – скоро проверка, надо журнал воспитательной работы заполнить.
Лаптев посмотрел на трясущиеся с перепоя руки Зубрилина, забрал журнал, кивнул: «Сделаю!» К вечеру Андрей взялся за воспитательную работу. Воронов, услышав короткий смешок, оторвался от бумаг, посмотрел на развеселившегося соседа и спросил:
– Что смешного вычитал?
– Заполнять журнал воспитательной работы – скучнейшее занятие, но как представишь, что описанные в нем события происходили на самом деле, то становится весело. Журнал этот придумали дебилы для дебилов. Сейчас я тебе зачитаю, и ты сам убедишься. Смотри, я считаюсь молодым сотрудником, так как в следствии работаю только третий месяц. Наставник у меня – Зубрилин. В этом журнале он записывает, какую воспитательную работу провел со мной. Читаю запись за прошлый месяц: «Посетил семью Лаптева. Разъяснил его жене трудности милицейской службы». Представь, пришел ко мне Зубрилин и говорит: «Лиза, не обижай мужа, а то сопьется, как я».
– У меня тоже есть наставник? – спросил Воронов. – Кто? Калинина? Я ее на порог не пущу.
– Бесполезно, уже пустил. В прошлом месяце она была у тебя и рассказывала твоим родителям о трудностях работы в милиции. Жены у тебя нет, так что Калинину пришлось выслушивать маме с папой.
– Погоди, а если бы я жил один, тогда кому бы Калинина лапшу на уши вешала?
– Не знаю, – подал плечами Лаптев. – Наверное, соседям. В образцах, кстати, такой вариант не предусмотрен, а журнал заполняется строго по образцу. Сейчас зачитаю мой любимый абзац. «Поинтересовался у Лаптева, что он читает. Выяснил – фантастику. Посоветовал, что читать». Это Зубрилин пишет, что он мне советует читать.
– Почему фантастику?
– Потому, что так в образцах заполнения журнала записано.
– Подожди, а если следователь – девушка и она читает любовные романы, тогда что Зубрилин может посоветовать?
– Посоветует фантастику. Витя, ты пойми: читать ты можешь хоть порнографические рассказы – в журнале будет записано, что ты читаешь исключительно фантастику. Так в образцах, так придумал тот идиот, который разработал правила ведения журнала воспитательной работы. Представь, в каждом подразделении милиции нашей страны есть журнал воспитательной работы, и в нем все наставники пишут одно и то же: «Побывал дома, посоветовал фантастику».
– В журнале есть какой-нибудь негатив? Типа: «Пришел на работу с перегаром. Посоветовал не пить всякую гадость и получше закусывать»?
– Небольшой негативчик есть. Если у тебя сотрудник пьет как свинья, или он исключительно тупой, или ленивый, то в образцах предусмотрена такая запись: «Сделал замечание о небрежном внешнем виде». Когда я работал в уголовном розыске, то у меня был в отделении сотрудник, от которого я не знал как избавиться. Я ему каждый месяц про внешний вид писал, думал, хоть кто-нибудь из проверяющих заинтересуется, но тщетно! Придет из областного управления пузатый полковник, полистает журнал, почитает про фантастику и успокоится.
Лаптев захлопнул журнал, посмотрел на коллегу.
– Все это ерунда, Витя! Раз в месяц заполнить по образцам страничку воспитательной работы труда не составляет. Ты, когда пойдешь домой, посмотри на пристройку к управлению. К марту ее обещают сдать в строй. Посчитай окна и прикинь, сколько сотрудников будет в ней работать.
– Ты посчитал?
– Конечно! На фасаде пристройки шесть больших окон и два маленьких. В пристройке пять этажей. На первом будет новая дежурная часть, на втором – кадры, на третьем – руководство, на четвертом – штаб и на пятом – вычислительный центр. Если судить по окнам, то в штабе будет работать примерно тридцать человек. Сейчас их шестеро, а будет в пять раз больше. Представь, что будет в марте после увеличения штатов! Тридцать бездельников, которым надо каждый день выдумывать себе работу. Они засыплют нас требованиями представить к строго оговоренному сроку планы, справки, отчеты. На нас обрушится вал никому не нужной бумажной работы. Нас с тобой, простых следователей, этот вал не сильно накроет, а вот Зубрилину хана наступит. Он забудет, как уголовные дела выглядят. Будет целыми днями планы составлять и отчеты о выполнении этих планов писать. Всепожирающая бюрократия! Она не признает здравого смысла, она презирает настоящую работу. Бюрократы из штаба считают, что мы, следователи, – тунеядцы, которым лень вовремя написать отчет о проделанной работе. Многие из штабных писак живого преступника в глаза никогда не видели, а звезды на погоны получают без задержки и не стесняются в офицерской форме ходить. Вот такие-то дела, брат! Заселят пристройку – закончится наша спокойная жизнь.
– Дай-ка я про себя журнальчик заполню, – попросил Воронов. – Ничего, что почерк будет отличаться? Почерк никто не сверяет, можно при случае жене дать заполнять? Понятненько. Андрей, если скандал поднимется, то нагоняй кому будет: Зубрилину или Калининой? Калининой? Отлично, пусть она отвечает за то, что хреново со мной воспитательную работу проводит. Я у нее в прошлый раз попросил копирку[2] взаймы. Она не дала. Пожадничала. Так-с. Где тут графа про фантастику? Запишем: «Поинтересовалась, что читает. Выяснила – русские народные сказки. Посоветовала прочесть „Курочку Рябу“ и „Колобок“».
В январе 1993 года проверяющий из областного управления просмотрел журнал воспитательной работы, остался доволен аккуратностью записей в нем и оставил визу на обложке: «В архив». Чудачества Воронова про Курочку Рябу проверяющий не заметил.
В четверг Лаптев был у Красилова, выслушал предложение о переводе в контрольно-методический отдел и отказался, сославшись на недостаточный опыт работы в следственных органах.
– Жаль, – искренне сказал Владимир Васильевич. – Но ничего! Через годик поднатореешь, и я заберу тебя в областное управление. Мне толковые следователи нужны как воздух!
9
В среду утром Ефремов отозвал Киселева из Ленинского РОВД.
– Планы поменялись, – сообщил он. – Из областного управления пришло указание – взять под охрану одну гражданку…
Ссылка на вышестоящую организацию была беспроигрышным вариантом. Областное управление частенько подкидывало задачи, сущность которых не объяснялась.
Ефремов раскрыл ежедневник, сделал вид, что просматривает записи.
– О, нашел! – обрадованно сообщил он. – Это некая Федосеева Марина Геннадьевна, 1970 года рождения. Да ты ее знаешь! Мы как-то у нее наркотики изымали в опорном пункте.
Киселев, с энтузиазмом приготовившийся выполнить необычное задание, поскучнел. Встречаться с Мариной ему не хотелось.
– Возьмешь ее под охрану в 22.00 и проводишь до дома, но перед тем, как войти в кафе, проверь дворы вокруг – не крутятся ли там подозрительные личности. И учти! С головы Федосеевой не должен упасть ни один волос. Иначе нас обоих областники линчуют.
Киселев вздохнул и пошел получать в дежурную часть оружие. Ему в отличие от Бериева и Ефремова на постоянное ношение пистолет не выдавали.
Марина позвонила на следующее утро.
– Я ничего не смогла сделать, – доложила она. – Этот твой Киселев сухарь какой-то. Его невозможно разговорить. Я к нему и так, и эдак, а он – молчок, только по сторонам озирается, словно за каждым углом по наемному убийце сидит. Я попробовала…
– Марина, это не телефонный разговор! – перебил Ефремов. – Вечером встретимся у меня, расскажешь.
Не успел он положить трубку, как вошел Киселев с докладом:
– Двое подозрительных парней крутились у кафе, заметили меня, пошептались и ушли. Мне написать рапорт с их приметами?
– Обязательно!
Киселев писал рапорт целый час. Ефремов ознакомился с ним, похвалил коллегу за бдительность и цепкую память.
– Федосееву охранять больше не надо. Сегодня займись текучкой, а завтра, с утра, продолжи работу по Кайгородовой.
– Рапорт зарегистрировать? – спросил Киселев.
– Не надо. Областники его так заберут.
После ухода коллеги Игорь разорвал рапорт на мелкие кусочки и выбросил в урну. Приметы случайных парней его не интересовали.
В девять вечера Марина вновь была у Ефремова.
– Представь, как было дело, – продолжила она прерванный утром рассказ. – Я оделась, как нищенка. На меня на работе все с сожалением смотрели, подумали, наверное, что я совсем опустилась, последнюю дубленку продала и в поношенный пуховик переоделась. К десяти появился Киселев, сел за дальний столик, заказал чашку кофе, а когда настала пора расплатиться за заказ, чуть не заплакал. Он, наверное, думал, что у нас кофе стоит, как стакан чая в буфете на вокзале, а у нас кофе отборный молотый по семьдесят рублей чашка. Короче, он полез за деньгами, я ему шепнула: «Не надо платить! Я спишу заказ». Что ты думаешь? Этот козел даже «спасибо» не сказал.
– Он прочувствовал, что косвенно виноват в твоем «падении»?
– Если он разбирается в женских нарядах, то он должен был пожалеть меня. Пуховик, который я надела, в двух местах зашит. У меня в нем мама собаку по утрам выгуливает.
– Когда я дал Киселеву задание охранять тебя, у него настроение на неделю вперед пропало. Вот что значит – у человека есть совесть! Ему ведь до сих пор стыдно перед тобой. Он, часом, обниматься к тебе не полез?
– Я его возле кафе под руку взяла, так он ненавязчиво высвободился и всю дорогу шел на «пионерском» расстоянии.
После ужина Ефремов нашел подходящий момент и завел разговор о внутреннем устройстве СГТС.
– Марина, ты же не успела закончить институт?
– Зачем ты спрашиваешь, если все про меня знаешь?
– Да так, вспомнилось, как ты рассказывала в опорном пункте о руководстве СГТС. Я тогда поразился, что ты, простая секретарша, посвящена в скрытые механизмы управления фирмой.
– Ты все-таки решил под Козодоева яму вырыть? Какой ты, Игорь, двуличный. Мне говоришь: «Забудь о Козодоеве», а сам при первом удобном случае о нем речь заводишь.
– Не путай Сергея Козодоева и СГТС. «Сибгазтранссервис» – это единственная фирма, с которой мне пришлось столкнуться, и на ее примере я хочу понять, как современная экономика функционирует, какую деятельность ведут акционерные общества.
– Какая там деятельность! – в сердцах воскликнула Федосеева. – Воруют все, кто что может, вот и вся деятельность. Современная экономика основана на обмане: или ты кинешь деловых партнеров и заберешь всю прибыль себе, или они тебя кинут и по миру пустят.
– Беловоротничковая преступность – загадка для меня. Я теоретически понимаю, что можно без ножа и пистолета целую фирму обобрать, а как это происходит – ума не приложу. Акции, транзакции, доли в уставе – сам черт ногу сломит! А ведь есть люди, которые в этом разбираются.
– Что ты хочешь узнать о СГТС? – заинтересовалась Марина.
– Когда я думаю о внутреннем конфликте в «Сибгазтранссервисе», то мне на ум, кроме бандитских разборок, ничего больше не приходит. Другого способа поделить имущество я не представляю. Смотри: мать и сын делят фирму. Совладелец СГТС, Владимир Козодоев, лежит при смерти. Почему бы не прикончить его и не поделить его долю? Для Риммы Витальевны смерть мужа выгодна со всех сторон.
Марина попросила лист бумаги и стала рассказывать, попутно рисуя доли в уставном капитале СГТС.
– Фирма принадлежит трем физическим лицам: отцу, матери и Сергею. Оксана, дочь Риммы Витальевны, доли в фирме не имеет. Сто процентов уставного капитала на троих ровно не делится, так что изначально у отца было 33,34 процента, и его голос был решающим. Сейчас он в коме, и если умрет, то его доли будут разделены поровну между наследниками первой очереди: женой, дочерью и сыном. Римма Витальевна и дочь выступают единым фронтом против Сергея, так что ему смерть отца никак не выгодна. Чтобы папаше врачи «случайно» кислородный аппарат не отключили, он посадил к нему в палату круглосуточную сиделку-вьетнамку. Вернее, сиделок две или три, но они все на одно лицо и одного возраста, так что выглядят совершенно одинаково.
– Дай прикину, – попросил Ефремов. – Если Владимир Семенович умрет, то ⅔ его доли в уставном капитале уйдут блоку «мать-дочь». Что с того, в чем катастрофа?
– Я же рассказывала тебе, как управляется СГТС. Всем единолично заправлял отец. Сергей был при нем праздным бездельником, который только числился заместителем генерального директора. Но по уставу фирмы в отсутствие отца именно Сергей исполнял его обязанности. Сейчас Владимир Семенович выбыл из игры, и все рычаги управления оказались у Сергея. Сместить его с должности может только собрание акционеров, а их осталось двое: он и мать. У них равное число голосов, так как акций фирмы у них ровно по 33,33 процента. После смерти отца треть его акций отойдет к дочери, она передаст их матери, и та сместит Сергея.
– Она сможет сместить его только через полгода, после смерти наследодателя. Если Козодоев-старший умрет завтра, то поделить его имущество они смогут только летом следующего года. К этому времени Сергей продаст фирму и смоется за границу.
– Мать наложит арест на счета СГТС и заблокирует продажу до решения о наследстве.
– Откуда ты все знаешь? – подивился Ефремов. – Тебя уже второй месяц в СГТС нет, а ты владеешь информацией так, словно каждый день сводки о состоянии дел получаешь.
Марина была польщена. Она покровительственно улыбнулась Игорю:
– Меня же не одну из СГТС выгнали. Я встречалась с бывшим начальником службы безопасности СГТС Алексеевым. Он держит руку на пульсе и мечтает отомстить Сергею за увольнение.
– Встречалась… – нахмурился Ефремов.