Адмирал южных морей

Демам меньше, чем матийцам, повезло с местом, где нашел последнее пристанище их корабль. Побережье в этих местах на всем протяжении обрывистое — почти вертикальный откос иной раз на тридцать — сорок метров ввысь. Глина вперемешку с камнями, изредка встречаются скалы, еще реже попадаются осыпи. Полоска пляжа узкая, сложена булыжниками разного размера. На мелководье вода пенится вокруг валунов-исполинов, дальше из глубины вздымаются пики рифов, иной раз натыканные столь густо, что образуют что-то вроде чуть затопленной щетки. Островов много, и почти все неприступные. Попробуй вскарабкайся без навыков альпинизма и соответствующего снаряжения.

Вот и на береговой обрыв также хрен вскарабкаешься. Разве что воспользоваться руслом впадающего в море ручейка — их долины, как правило, легко проходимые.

Напротив лагеря матийцев такой ручеек был. У демов ничего подобного — ближайший путь наверх в полутора километрах от места кораблекрушения. Шагать по камням нелегко, тем более в доспехах и при тяжелом оружии — путь до тропы занимает у свиноедов минимум двадцать минут. Но они почему-то не сменили места жительства. Возможно, надеются отремонтировать галеру или продолжают спасать груз. Неизвестно. Но что бы ни было — враги устроились в месте, неудобном для обороны, но и, как и это ни парадоксально, напасть на них тоже непросто.

Разумная идея: поставить на береговом обрыве стрелков с луками и арбалетами, чтобы потом превратить противников в кровавое подобие ежиков. Столь великолепный план в первую очередь приходит в голову разнообразным дуракам, которые уверены, что единственно пригодное место для засады — это когда дорога входит в узкое ущелье с почти неприступными стенами. К сожалению, идея эта столь очевидна, что даже полный идиот ни за что не сунется в такую примитивную ловушку, не проверив перед этим, что происходит наверху.

Про демов я не могу сказать ничего хорошего, но вряд ли они тупее идиотов. Значит, обезопасить лагерь с этой стороны обязаны. Разведчики не подвели, подтвердив мои предположения. Свиноеды не поленились из камней сложить подобие бастиона, где наверняка расположился отряд лучших арбалетчиков. Взять их приступом можно, но это приведет к потерям — подходы хорошо просматриваются, не исключено, что ловушки приготовлены. Шипы в ногу, веревка низко натянутая — это враги умеют делать. Без потерь не обойдется, да и поднимется шум.

Что сделают демы внизу, поняв, что их людей атаковали? А вот что — зальют оба своих костра водой, достанут арбалеты и станут ждать. Чего именно они будут ждать? Того самого — когда наши стрелки выстроятся на краю обрыва.

Вот подумайте, что увидят наши лучники? Глубокая ночь, темнота, полоса пляжа в тени от обрыва, и там ни огонька. Юморист Альфонс Алле, нарисовав такую картину, дал ей название «Битва негров в глубокой пещере темной ночью». Широким массам более известен плагиат — «Черный квадрат», созданный кистью Казимира Малевича. Не думаю, что арбалетчики в той битве сумели бы блеснуть искусной стрельбой.

А что увидят демы снизу? Небо, даже в такую ночь, никогда не бывает непроницаемо черным. На его фоне фигурки наших стрелков будут видны отчетливо. Красота: выстроились в ряд, будто потертые плюшевые игрушки в ярмарочном тире.

В общем, от идеи сурово покарать врагов при помощи стрел, пускаемых с обрыва вниз, я отказался. И даже вообще самоустранился от тактического планирования, не колеблясь переложив это дело на плечи Саеда. Во-первых, у него людей в три раза больше, чем у меня; во-вторых — хотелось проверить, на что он способен в деле. А ну как скомандует всем прыгать головой вниз, стараясь своими телами зашибить хотя бы одного свиноеда. Ведь какая распрекрасная выйдет смерть — героическая до полного идиотизма.

Может, у капитана матийцев и проскакивали подобные идеи, но вслух он озвучил принципиально иное:

— Сэр Дан. Мне кажется, нам для начала надо поискать другой путь вниз. Тот, что ближе к моему лагерю, давно никем не использовался — нет свежих следов. Демы, видимо, другой нашли, и он, совершенно очевидно, расположен дальше по берегу. И так же очевидно, что он тоже охраняется. Мне думается, расслышав шум нападения на лагерь, оба дозора разбегутся. Места здесь, как вы сами понимаете, малолюдные, и придется немало сил и времени затратить на поимку негодяев. Нет уж, накрывать — так всех сразу. Потому следует два отряда оставить у обрыва и тропы, чтобы ударили одновременно с основными силами. Причем тот, который у тропы, надо усилить. Расправившись с дозором, ему следует спуститься и перекрыть береговую полосу, дабы перехватывать спасающихся от праведного гнева свиноедов. А сами мы спустимся по ближней тропе, подойдем к лагерю по пляжу и, постаравшись подкрасться скрытно, обрушимся неожиданно. Укреплений у них нет, воинов тоже не столь много, арбалеты в темноте помогают мало. Как вам мой замысел?

— Разведчики говорили, что в лагере есть как минимум один грим. Боюсь, он почует приближение большого отряда.

При этих словах Саед поморщился. Было отчего. Гримы — та еще проблема. Громадные собаки, злобные, быстрые, с отличным нюхом. В свое время я немало адреналина получил, впервые столкнувшись с этими тварями.

— Грим легко умирает от честного железа, — ответил матиец. — Ну а что до неожиданности нападения… Даже если он почует заранее, они все равно не сразу нас разглядят. Луна удачно расположилась — пляж в тени остался. В любом случае я не могу придумать идею получше. Переносить атаку на утро чревато излишними потерями — их арбалетчики смогут стрелять издали. Или у вас есть другой план?

— Да нет, согласен. Но есть маленькое дополнение. Будет лучше, если для вырезания дозоров оставить хороших стрелков. Наверху посветлее, не мешает тень от обрыва — луки и арбалеты не будут лишними.

— Это вы хорошо придумали.

— К тому же, если внизу костры не успеют погасить, ребята, перебив дозорных, помогут сверху стрелами.

— Не хочу вас огорчать, но в такой темноте отличить дема от честного человека не всегда возможно. Будет печально, если стрелы поразят своих.

Да уж, не подумав ляпнул. Нормальный герой, естественно, легко выпутывается из таких ситуаций, приказывая своим людям привязать на левую руку белую тряпку или что-то в этом роде. Но мне бы не хотелось вступать в бой, зная, что на высоте девятиэтажного дома стоят стрелки и, подслеповато щурясь, пытаются что-то высмотреть в круговерти драки, более чем скудно подсвечиваемой отблесками костров.

Нет уж, попадать под «дружественный огонь» в мои планы не входит.

— Да. Верно. Не подумал. Оставляем все как есть?

— Если не возражаете, приступим. Не до утра же нам здесь разговоры вести!



За свою короткую здешнюю жизнь я столько раз в бой ходил, что не стыдно со счета сбиться. И каждый раз одно и то же: поначалу нервничаешь, стараясь внешне этого не показывать, страх, само собой, пощипывает, а потом, как только доходит до настоящего дела, — все лишнее будто обрезает. Когда речь заходит о смерти, суета и ненужные мысли сами собой сходят на нет.

Вот и сейчас я не изменил себе. Пока отряд шагал по камням пляжа, вздрагивал от каждого звука постороннего, от тени угрожающей, мурашками морозными покрывался. Взгляды из темноты мерещились, скользкий шелест извлекаемых из ножен клинков и скрип натягиваемых арбалетов. Хотя шагать старались тихо, но как вы можете себе представить бесшумным шествие шести десятков взрослых мужчин, у которых хватает доспехов и разнообразного холодного оружия. Лязг такой шел, будто железнодорожные вагоны сцепляют. Я не сомневался, что эту какофонию расслышали еще на стадии спуска к берегу. Тем более что один из матийцев там ухитрился поскользнуться, после чего кубарем прокатился метров тридцать, громыхая стальной кирасой о каждый камень и поминая при этом имя Господа всуе. Отделался ушибами и сломанной рукой, так что еще до начала боя мы понесли первые потери. Саед на это философски заявил, что ничего другого не ожидал, потому как его люди ходить горазды лишь по корабельной палубе, а на суше беспомощней младенцев.

Надо сказать, что разговор он вел как обычно: громко, ничего не таясь. Я был почти уверен, что демы, разбуженные жутким грохотом разбивающегося латника, расслышали все до единого слова.

Но странное дело — наш шумный «паровоз» приближался, а лагерь продолжал спать. Никто не суетился вокруг костров, пытаясь залить их водой, не метался по пляжу, размахивая факелом, выкрикивая при этом призывы к бою. Воспаленное воображение заставляло подозревать о коварнейшей ловушке, нам уготованной, что не прибавляло душевного спокойствия.

Лагерь все ближе и ближе. Отблески костра освещают импровизированные палатки, сделанные из парусов, сгорбленные фигурки часовых возле костров. Желтые огоньки играют на гребнях ленивых ночных волн, чуть дальше от берега к невидимому горизонту протянулась серебристая лунная дорога. Не холодно, но меня бьет озноб. Будто двоечник-первоклассник, собирающийся предъявить папе дневник с итогами далеко не лучшей недели.

А ведь папа сегодня очень не в духе…

Зато когда впереди утробно, низко рыкнули, а потом завыли в два тошнотворных голоса, мурашки сбежали прочь со скоростью гоночного болида, и мгновенно стало жарко. Голова опустела, сухие ладони перехватили древко Штучки. Постепенно переходя на легкий бег, я одним глазом старался посматривать под ноги, чтобы не споткнуться о не вовремя подвернувшийся валун, а другим уставился на лагерь врага, начиная «наводиться на цель».

Там наконец очнулись. Похоже, шум волн и впрямь отлично маскирует, раз только сейчас нас обнаружили. После короткого, но впечатляющего концерта в исполнении пары гримов из палаток начали выскакивать человеческие фигурки, за пределами освещенного кострами пространства тоже наблюдалось подозрительное шевеление. Не всем хватило места под парусиной — некоторые ночевали среди камней.

Зверюг или с поводков спустили, или они не были привязаны, но среди человеческой суеты я прекрасно рассмотрел два коренастых сгустка тьмы, несущихся в нашу сторону. Надо сказать, тяжелыми доспехами я себя не обременял. Кто-то наверняка думает, что таскать их просто, и вообще сущее удовольствие, а я вот попробовал раз — и отказался. Может, и впрямь безопаснее, но при этом приходится жертвовать подвижностью, а это очень весомый минус. Реакция у меня с детства отличная, двигаюсь быстро — зачем мне лишаться своих основных козырей? Тук и прочие не один раз пытались заставить сэра стража отказаться от такой самоубийственной привычки, но не преуспели. В итоге отстали и даже, если не ошибаюсь, зауважали. Теперь я у этих бывших пиратов, наверное, кем-то вроде берсерка считаюсь. Или мазохиста…

Благодаря легкости амуниции я находился на острие атаки. Рядом со мной лишь несколько разведчиков — кроме несерьезных кольчуг, на них ничего не было. Основные силы матийцев плелись позади. Эти защитой не пренебрегали: кирасы, пластинчатые доспехи, стальные шлемы. Все тяжелое и во многом копирует изделия демов. У них тоже имеется такая же особенность: железо при необходимости можно скинуть, рванув пару лямок на боках. Очень практично, если речь идет о сражениях на море, — ведь угодить при абордаже за борт проще простого, а остаться на плаву в пудовой одежке гораздо сложнее.

В общем, гримы не придумали ничего лучшего, как атаковать ближайшие цели. А именно — меня и пару быстроногих разведчиков.

— Стоп! — прикрикнул я, выставляя Штучку на изготовку.

Первая тварь, как и надеялся, кинулась на меня, не обращая внимания на безобидную с виду палку. Гримы не такие уж тупые и понимают, что без наконечника она для них не опасна.

Торцом успел встретить разогнавшуюся тушу, одновременно подавая вперед пальцем. Уж не знаю, на каких принципах основывается работа этого оружия, но конструкцией вроде выкидного ножа здесь и не пахнет. Серебристая сталь будто рождается на конце древка, в один миг выстраиваясь в форму изогнутого клинка, с одной стороны заточенного до бритвенной остроты на всю длину ровной кромки, с другой до середины, и кромка там причудливо волнистая.


И еще кое-что. Если в этот момент перед торцом Штучки будет находиться какое-то препятствие, сталь возникнет прямо в нем, расшвыривая в стороны клочья уже бывшего препятствия. Не суть важно, что там за материал. Я экспериментировал с керамикой, деревом, камнем — все одинаково разлетается в жалкий хлам.

С плотью тоже экспериментировал. Причем с живой. Приходилось…

Морда «мастифа-переростка» взорвалась. На левую щеку брызнуло теплым и омерзительным. Не обращая на это внимания, я обернулся ко второй твари, пойманной разведчиками на копья. Несмотря на страшные раны, она неистово металась, стараясь вырваться и кого-нибудь начать рвать.

Взмахнуть Штучкой я не успел — кто-то опередил, выскочив из тьмы, и с замаха опустил лезвие алебарды на шею твари, одновременно заорав:

— Матия!

— Матия! Матия! Матия! — вразнобой выдали десятки глоток.

Я хоть и устранился от лишнего и суетного, но не мог не отметить, что при подобном способе хоровой декламации слышится не «Матия», а «мать ее». Будь ситуация иной, взгрустнул бы, вспоминая затерянный в другом пространстве дом.

Хрясь — за спиной кто-то разрядил арбалет. Демы не запаниковали, пытаются выстроиться на границе лагеря, ощетинив стальной строй копьями, но чуть-чуть не успевают. Да и строй от стального далек — доспехи далеко не у всех, и даже у тех, кто нацепил, не затянуты, а просто наброшены, болтаются вроде неудобного пончо. Спорное решение — больше мешают, чем помогают.

Из фрагментарного строя навстречу делает шаг рослый детина, защищенный лишь нательной рубахой. На лезвии его копья сверкает красноватый отблеск костра. Резко притормаживаю, полушаг в сторону с одновременным движением левой рукой. Рукоять Штучки отбивает выпад противника, возвратным движением серебряная сталь опускается в ту точку, где шея переходит в плечо, чиркает, разваливая мясо до костей. После этого пинаю раненного в голень, а подскочивший разведчик добавляет ему мечом. Наискось рубанул следующего, чуть правее с кем-то сцепившегося, и, рванув вперед, оказываюсь в тылу вражеского строя.

А вот теперь можно работать всерьез. Штучка прекрасно помогает в любой ситуации, но наиболее полно ее талант раскрывается на просторе. Легкое, почти невесомое древко в рост человека, прекрасно сбалансированное и оснащенное лезвием, способным рассекать в воздухе подброшенные куски железной проволоки.

Дзинь — в ночи брызнул сноп искр, с печальным звоном покатился по камням обломок меча. И поделом — нечего пытаться остановить бег Штучки какой-то ржавой железякой. Кожаный доспех расступается под лезвием, будто свежий блин под кухонным ножом. Оружие легко выходит из раны, раскручивается над головой и змеиным броском устремляется к следующей жертве. Этот детина, видимо, в рубашке родился — ухитрился успеть прикрыться щитом. Защита одноразовая — располовинило, но второго удара нанести не успеваю — враг падает от алебарды прорвавшегося матийца.

Нет — все же не в рубашке…

За спиной кто-то поет бакайскую боевую песню с незатейливой мелодией. Впрочем, звук работы бетономешалки, которую засыпали пустыми жестянками, больше похож на мелодию, чем эта какофония. Да и песней назвать тоже сложно — будто вопль слона, ухитрившегося наступить себе на яйца всеми четырьмя ногами.

Звон стали, крики ярости и боли, отчаянные вопли Саеда, пытающегося что-то командовать. Людской массе на команды сейчас наплевать. Ночной бой, встречный, рассыпным строем — противники сцепились, и теперь победит тот, кто передавит вражеский напор.

Нас больше, мы лучше подготовлены, мы заранее знали, что сейчас будет, а вот демы пусть и хорошие вояки, но опрометчиво сочли побережье настолько безопасным, что можно спать без доспехов. Мы давим, они поддаются.

Хлипкий, дырявый строй с ходу прорвали в нескольких местах, и самых шустрых, быстро соображающих демов покрошили в первую минуту схватки. Каким бы ты ни был воином, не выстоишь долго, получая удары со всех сторон. Самые разгоряченные матийцы и мои ребята, наплевав на крики командиров, промчались по лагерю, рубя на ходу запоздавших противников, — некоторые только начали выползать из палаток, а главаря оты, как потом рассказывали, закололи завернутым в одеяло. Видимо, в суматохе запутался.

Неудачник…

Я толком не успел начать воевать, как пришлось остановиться из-за обидной причины. Громыхающая сталью стена сомкнувшихся в неровную линию матийских моряков паровым катком прошла по жалким остаткам вражеского строя, и как раз в этот момент моя нога неудачно застряла между камнями. Пытаясь удержать равновесие, сильно наклонился, а пробегающий мимо союзник все усложнил, нечаянно толкнув плечом. В общем, я упал. Хорошо упал — со звоном растянулся на камнях. И вот же обидно — не успел даже начать подниматься, как кто-то промчался по спине и при этом даже не подумал проявить хоть каплю нежности. Наверное, за убитого принял.

В общем, пока я наконец выпрямился во весь рост, бой переместился на противоположный край лагеря. Да и не бой это был, а так… избиение.

Оглянувшись по сторонам, я, понадеявшись, что мой позор остался незамеченным, бросился на шум схватки — там затравленно столпились уцелевшие демы, окруженные со всех сторон:

— Живьем! Живьем хватайте! Вяжите их!

Саед из темноты прокричал:

— Лютой казни хотите предать?!

— Да есть у меня на них планы! Вяжите их!

Надо сказать, не все демы согласились на предложение сдачи. Несколько попыталось пробиться через окружение, направляясь почему-то к воде. Возможно, предпочитали утонуть, нежели попасть в плен к заклятым врагам. Ведь не зря они так матийцев ненавидят — видимо, накопились счеты.

Уйти не смог ни один.





Глава 4

ЭКСКУРСИЯ




Бой, несмотря на скоротечность и кажущуюся легкость, дался нам не бесплатно. У матийцев было трое убитых и восемь серьезно раненных, если не считать моряка, сломавшего руку. Своими ребятами я мог гордиться — никого не потеряли, но пятерых зацепило, причем двоих тяжело. Стрела, пушенная наобум, в ночь, кем-то из своих, насквозь пронзила основание шеи одного, чудом не задев артерию или что-нибудь другое, не менее жизненно важное, второй схлопотал по голове и демонстрировал все признаки сильного сотрясения мозга. Хорошо, что череп выдержал, но все равно дело неприятное.

На берегу остались тридцать семь вражеских тел, считая с теми, кого добили после боя: возиться с ранеными свиноедами никто не стал. Живыми и относительно невредимыми (ну не считать же синяки, ссадины и выбитые зубы серьезными травмами) взяли двенадцать. Еще, вот уж чудеса, в лагере освободили восемь рабов. Выходит, не все гребцы погибли при крушении — несколько, несмотря на цепи, ухитрились выбраться из штормящего моря и хозяева убивать их не стали.

Трофеи оказались небогатыми — немного оружия и доспехов. Демам повезло гораздо меньше, чем матийцам. Гребцы рассказали, что галеру поначалу приложило о камни вдали от берега, и многие, запаниковав, бросились вплавь чуть ли не голышом. Когда ее сорвало волнами и принесло поближе, немало добра смыло за борт, а еще больше просыпалось вниз при втором, самом сильном ударе, из-за которого сильно пострадал нос. Морская вода, раз за разом врываясь в пробоину, подмела с палубы кучу полезного барахла. Этим отчасти и объясняются наши незначительные потери — врагам попросту нечем было отбиваться. Убитым матийцам не повезло нарваться на кучку самых лучших воинов. Им бы, это поняв, не переть дурными лосями, а окружить, дожидаясь приличного подкрепления, но неуместная удаль заставила идти напролом впереди всех. А так бы, глядишь, и вообще одними ранеными обошлось.

Утром невыспавшиеся, усталые как собаки, мы потащились в лагерь матийцев, подгоняя пленников, нагруженных скудной добычей. Мрачный Саед, догнав меня, поведал о печальном:

— Корыто свиноедов больше никогда и никуда не поплывет. Конструкция там простая, и отремонтировать несложно, но только не в том случае, когда прямо посредине ломается балка киля. Еще один шторм или два, если сильно повезет, — и от их лоханки одни щепки останутся. А ведь я, признаться, очень надеялся на лучшее. Вы же понимаете, в какой мы оказались ситуации: нам очень нужен корабль. Любой. Пусть даже такой. Лишь бы мог выйти в море. Кстати, вы уже решили, каким способом покараете этих животных? Если нет, то у меня есть парочка весьма занятных идей.

— Да. Придумал.