Адель
Часть 11 из 18 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Пойдем домой, Люсьен. Слишком холодно.
Когда она открыла дверь, в квартире царила тишина. Ришар заснул на диване в гостиной, и Адель раздевала сына не спеша, приложив палец к губам. Уложила его в кровать. Оставила записку на журнальном столике: «Ушла в магазин».
Бульвар Клиши. Перед витриной секс-шопа старик в грязном плаще указывал пальцем на костюм субретки из красного винила. Продавщица, негритянка с огромными грудями, кивнула и позвала его внутрь. Адель обогнала туристов, хихикавших у эротических витрин. Посмотрела, как пожилая немецкая пара выбирает диск.
Перед залом пип-шоу толстая блондинка расхаживала взад-вперед под дождем.
– Всего один коротенький танец. Тебе понравится!
– Вы же видите, я гуляю с сыном, – отвечал возмущенный мужчина лет тридцати.
– Нет проблем, оставь коляску у входа. Я за ним присмотрю, пока ты будешь там.
На центральной насыпи вышибалы ждали поручений, попивая пиво в больших банках или дрянную водку. Слышались разговоры на арабском, сербском, волофе, китайском. Семейные пары гуляли с детьми посреди пьяных компаний и строили радостную мину, завидев на велосипедной дорожке полицейские патрули.
Адель вошла в длинный, обитый розовым бархатом коридор, где на стенах висели фото женщин, сплетенных в объятиях, с высунутыми языками, с ягодицами, выставленными на всеобщее обозрение. Поздоровалась с охранником на входе. Они знакомы. Она несколько раз покупала ему марихуану и дала номер Ришара, когда его сестра заболела раком желудка. С тех пор он стал пускать ее бесплатно. Он знал, что она все равно только смотрит.
По субботам вечером здесь иногда бывало не протолкнуться из-за мальчишников или подписания контракта между пьяными коллегами. Но сегодня днем перед маленькой убогой сценой сидело только три посетителя. Очень худой немолодой негр. Мужчина лет пятидесяти, видимо из провинции, который поглядывал на часы, проверяя, успеет ли на поезд. В глубине зала – сильно пожилой магрибец, бросивший на нее брезгливый взгляд, когда она вошла.
Адель подошла к африканцу. Склонилась над ним. Он взглянул в ее сторону, блеснув белками желтых остекленевших глаз, и робко улыбнулся. У него были порченые зубы. Она осталась стоять. Не сводя взгляда с его мозолистых рук, расстегнутой ширинки, влажного члена с выступающими венами.
Она услышала, как его сосед что-то проворчал. Почувствовала, как он вздыхает за ее спиной.
– Hchouma[2].
– Что ты сказал?
Старик-арабраб не поднял головы. Он продолжал искоса смотреть на танцовщицу, которая облизывала себе пальцы и, постанывая, касалась своих сосков.
– Hchouma.
– Знаешь, я тебя слышу. Я понимаю, что ты говоришь.
Он не отреагировал.
Африканец ухватил Адель за локоть. Он пытался успокоить ее.
– Эй ты, отпусти меня.
Старик встал. Его взгляд был недобрым. Отвислые щеки скрыты трехдневной щетиной. Он долго рассматривал ее. Изучал ее дорогие туфли, мужскую куртку, светлую кожу. Обручальное кольцо.
– Тьфу, – сплюнул он.
И вышел.
Адель в отупении стояла на улице. Ее трясло от бешенства. Уже стемнело, и она воткнула в уши наушники. Зашла в супермаркет и бродила из отдела в отдел с пустой корзиной в руках. Сама мысль о еде вызывала у нее отвращение. Она набрала чего попало и встала в очередь. Наушники она не снимала. Когда пробивали ее покупки, прибавила громкость. Она смотрела на молодую кассиршу, ее потертые перчатки без пальцев, ногти с облупившимся лаком. «Если она со мной заговорит, я разревусь». Но кассирша ничего не сказала, она привыкла к покупателям, которые с ней даже не здороваются.
Адель переклинило. В ней поселилась жесточайшая тревога. Она страшно исхудала, в буквальном смысле кожа да кости. Ей казалось, что по улицам бродит армия любовников. Она постоянно сбивалась с пути. Забывала посмотреть по сторонам, переходя дорогу, и вздрагивала от автомобильных гудков. Однажды утром, когда она выходила из дома, ей померещился один из бывших любовников. Сердце замерло, и она схватила Люсьена на руки, чтобы скрыть свое лицо. Она быстро зашагала не в ту сторону. Не сомневаясь, что за ней идут, она постоянно оглядывалась.
Дома боялась звонка в дверь, вслушивалась в шаги на лестничной клетке. Следила за почтой. Неделю собиралась расторгнуть контракт на белый телефон, неизвестно куда запропастившийся. И едва на это решилась, с удивлением обнаружив, что ей присуща сентиментальность. Она уже воображала, как они шантажируют ее, разбирают по косточкам ее жизнь, изучают малейшие детали. Неподвижный и медлительный Ришар – легкая добыча. Они найдут его и скажут ему. Каждый раз, когда она выходила из квартиры, у нее сосало под ложечкой. Она возвращалась назад, боясь что-то забыть, оставить улику.
* * *
– Все хорошо, тебе ничего не нужно?
Она переодела мужа и сына в пижамы. Накормила их. И бросилась наружу с чувством выполненного долга и острой потребностью в сексе. Она не знала, зачем Ксавье настоял на ужине в ресторане. Она бы предпочла отправиться на улицу Кардиналь Лемуан, сразу же раздеться и довести его до изнеможения. И ни о чем не говорить.
– Тайский или русский?
– Русский, выпьем водки, – ответила Адель.
Ксавье не бронировал столик, но он был знаком с владельцем этого ресторана в Восьмом округе, прибежища бизнесменов и проституток, кинозвезд и модных журналистов. Их усадили за столик у окна, и Ксавье заказал бутылку водки. Они впервые ужинали вместе. Адель всегда избегала есть перед ним. Вместе с ним.
Она не стала открывать меню и предоставила выбор ему. «Я тебе доверяю». Едва притронулась к салату с раками, предпочитая морозить пальцы бутылкой водки, обложенной льдом. Во рту горело, алкоголь плескался в пустом желудке.
– Позвольте, мадам, я налью вам.
Смущенный официант приблизился к их столику.
– Тогда присаживайтесь к нам.
Адель рассмеялась, а Ксавье потупил взгляд. Она смущала его.
Им почти нечего было сказать друг другу. Адель кусала щеки, подыскивая тему для разговора. Ксавье впервые заговорил о Софи. Произнес ее имя и имена детей. Сказал, что ему стыдно, что он не понимает, куда все это ведет. Что больше не может лгать, что у него нет сил выдумывать оправдания.
– Почему ты говоришь о ней?
– А ты предпочитаешь, чтобы я думал об этом и ничего не говорил?
Ксавье вызывал у нее отвращение. С ним было скучно. Их роман уже умер. Это просто лоскут вытертой ткани, за который они продолжают тянуть, как дети. Он истрепался.
На ней были серые джинсы в обтяжку и туфли на высоких каблуках, которые она надела впервые. Вырез на блузке слишком велик. Она была вульгарна. Когда они вышли из ресторана, Адель едва могла идти. Колени подгибались, как у новорожденного жирафа. Подошвы скользили, а тут еще и водка, от которой ее шатало на каблуках. Она крепко держала Ксавье под руку и все-таки при сходе с тротуара оступилась и упала. Какой-то прохожий кинулся ее поднимать. Ксавье жестом отстранил его. Он сам справится.
Ей было больно и немного стыдно, но она смеялась, рассыпая смех, как фонтан, плюющийся ледяными брызгами. Она увлекла Ксавье в вестибюль какого-то здания. Не слышала, как он говорит: «Нет, прекрати, ты с ума сошла». Прижалась к нему, покрыла его лицо влажными и отчаянными поцелуями. Он попытался убрать ее руку со своей ширинки. Попытался не дать ей спустить с него брюки, но она уже опустилась на колени, и он с блуждающим взглядом разрывался между удовольствием и страхом, что кто-то войдет в подъезд. Она встала, прислонилась к стене и, извиваясь, спустила свои слишком тесные джинсы. Он вошел в нее, в ее тело, такое текучее, доступное, щедрое. Она устремила на него увлажнившиеся глаза и, играя в стыдливость, изображая волнение, сказала: «Я люблю тебя. Люблю, ты же знаешь». Обхватила ладонями его лицо и почувствовала, что под ее прикосновением он сдается. Что она одержала верх над его совестью. Что он, словно крыса, одурманенная звуками флейты, готов идти за ней на край света.
– У нас может быть другая жизнь, – шептала она. – Увези меня отсюда.
Он оделся. Его глаза затянулись поволокой, лицо посвежело.
– До пятницы. Любовь моя.
В пятницу она скажет ему, что все кончено. Все – и с ним, и с остальными. Она найдет какой-нибудь радикальный предлог, что-то такое, против чего они будут бессильны. Скажет, что беременна, что больна, что Ришар разоблачил ее.
Скажет ему, что начинает новую жизнь.
* * *
– Здравствуй, Ришар.
– Софи? Здравствуй.
На пороге стояла жена Ксавье. Сильно накрашенная, тщательно одетая, она нервно сжимала ремешок сумки.
– Надо было тебе позвонить, но тогда пришлось бы объяснять зачем, а мне не хотелось обрушивать это на тебя по телефону. Если хочешь, я зайду попозже, я…
– Нет, нет, входи, пожалуйста, садись.
Софи вошла. Помогла Ришару снова лечь. Прислонила костыли к стене и села напротив него в синее кресло.
– Я насчет Ксавье.
– Так?
– И Адель.
– Адель.
– Вчера вечером мы пригласили друзей на ужин. Они задерживались, и я решила просмотреть сообщения, вдруг у них какая-то проблема. – Она сглотнула. – У меня такой же телефон, как у Ксавье. Он оставил его на столике в прихожей, и я его взяла. Просто ошиблась, я не нарочно, клянусь тебе. Я бы никогда не стала… В общем, я прочла. Сообщение от женщины. Очень откровенное. Тогда я ничего не сказала. Дождалась гостей, накрыла на стол. Вообще, вечер прошел хорошо, думаю, никто ничего не заподозрил. А когда они ушли, я приперла Ксавье к стенке. Десять минут он все отрицал. Говорил, что его преследует пациентка, какая-то сумасшедшая, он даже имени ее не знает. А потом он во всем признался. Мне кажется, ему даже полегчало, я уже не могла его остановить. Он говорит, что не владел собой, что это страсть. Говорит, что влюблен в нее.
– Влюблен в Адель? – Ришар разразился сардоническим смехом.
– Ты мне не веришь? Хочешь прочитать то сообщение? Оно у меня с собой.
Ришар медленно склонился над телефоном, который протянула ему Софи, и по слогам, как ребенок, прочел сообщение: «Как же мне не терпится сбежать! Я задыхаюсь без тебя. Скорее бы среда».
– Они договорились встретиться в среду. Это он рассказал мне об Адель. Он сам сказал, что это она. Знал бы ты, как он о ней говорит, это…
Софи разрыдалась. Ришару хотелось, чтобы она ушла. Сейчас же. Она мешала ему думать. Мешала чувствовать боль.
Когда она открыла дверь, в квартире царила тишина. Ришар заснул на диване в гостиной, и Адель раздевала сына не спеша, приложив палец к губам. Уложила его в кровать. Оставила записку на журнальном столике: «Ушла в магазин».
Бульвар Клиши. Перед витриной секс-шопа старик в грязном плаще указывал пальцем на костюм субретки из красного винила. Продавщица, негритянка с огромными грудями, кивнула и позвала его внутрь. Адель обогнала туристов, хихикавших у эротических витрин. Посмотрела, как пожилая немецкая пара выбирает диск.
Перед залом пип-шоу толстая блондинка расхаживала взад-вперед под дождем.
– Всего один коротенький танец. Тебе понравится!
– Вы же видите, я гуляю с сыном, – отвечал возмущенный мужчина лет тридцати.
– Нет проблем, оставь коляску у входа. Я за ним присмотрю, пока ты будешь там.
На центральной насыпи вышибалы ждали поручений, попивая пиво в больших банках или дрянную водку. Слышались разговоры на арабском, сербском, волофе, китайском. Семейные пары гуляли с детьми посреди пьяных компаний и строили радостную мину, завидев на велосипедной дорожке полицейские патрули.
Адель вошла в длинный, обитый розовым бархатом коридор, где на стенах висели фото женщин, сплетенных в объятиях, с высунутыми языками, с ягодицами, выставленными на всеобщее обозрение. Поздоровалась с охранником на входе. Они знакомы. Она несколько раз покупала ему марихуану и дала номер Ришара, когда его сестра заболела раком желудка. С тех пор он стал пускать ее бесплатно. Он знал, что она все равно только смотрит.
По субботам вечером здесь иногда бывало не протолкнуться из-за мальчишников или подписания контракта между пьяными коллегами. Но сегодня днем перед маленькой убогой сценой сидело только три посетителя. Очень худой немолодой негр. Мужчина лет пятидесяти, видимо из провинции, который поглядывал на часы, проверяя, успеет ли на поезд. В глубине зала – сильно пожилой магрибец, бросивший на нее брезгливый взгляд, когда она вошла.
Адель подошла к африканцу. Склонилась над ним. Он взглянул в ее сторону, блеснув белками желтых остекленевших глаз, и робко улыбнулся. У него были порченые зубы. Она осталась стоять. Не сводя взгляда с его мозолистых рук, расстегнутой ширинки, влажного члена с выступающими венами.
Она услышала, как его сосед что-то проворчал. Почувствовала, как он вздыхает за ее спиной.
– Hchouma[2].
– Что ты сказал?
Старик-арабраб не поднял головы. Он продолжал искоса смотреть на танцовщицу, которая облизывала себе пальцы и, постанывая, касалась своих сосков.
– Hchouma.
– Знаешь, я тебя слышу. Я понимаю, что ты говоришь.
Он не отреагировал.
Африканец ухватил Адель за локоть. Он пытался успокоить ее.
– Эй ты, отпусти меня.
Старик встал. Его взгляд был недобрым. Отвислые щеки скрыты трехдневной щетиной. Он долго рассматривал ее. Изучал ее дорогие туфли, мужскую куртку, светлую кожу. Обручальное кольцо.
– Тьфу, – сплюнул он.
И вышел.
Адель в отупении стояла на улице. Ее трясло от бешенства. Уже стемнело, и она воткнула в уши наушники. Зашла в супермаркет и бродила из отдела в отдел с пустой корзиной в руках. Сама мысль о еде вызывала у нее отвращение. Она набрала чего попало и встала в очередь. Наушники она не снимала. Когда пробивали ее покупки, прибавила громкость. Она смотрела на молодую кассиршу, ее потертые перчатки без пальцев, ногти с облупившимся лаком. «Если она со мной заговорит, я разревусь». Но кассирша ничего не сказала, она привыкла к покупателям, которые с ней даже не здороваются.
Адель переклинило. В ней поселилась жесточайшая тревога. Она страшно исхудала, в буквальном смысле кожа да кости. Ей казалось, что по улицам бродит армия любовников. Она постоянно сбивалась с пути. Забывала посмотреть по сторонам, переходя дорогу, и вздрагивала от автомобильных гудков. Однажды утром, когда она выходила из дома, ей померещился один из бывших любовников. Сердце замерло, и она схватила Люсьена на руки, чтобы скрыть свое лицо. Она быстро зашагала не в ту сторону. Не сомневаясь, что за ней идут, она постоянно оглядывалась.
Дома боялась звонка в дверь, вслушивалась в шаги на лестничной клетке. Следила за почтой. Неделю собиралась расторгнуть контракт на белый телефон, неизвестно куда запропастившийся. И едва на это решилась, с удивлением обнаружив, что ей присуща сентиментальность. Она уже воображала, как они шантажируют ее, разбирают по косточкам ее жизнь, изучают малейшие детали. Неподвижный и медлительный Ришар – легкая добыча. Они найдут его и скажут ему. Каждый раз, когда она выходила из квартиры, у нее сосало под ложечкой. Она возвращалась назад, боясь что-то забыть, оставить улику.
* * *
– Все хорошо, тебе ничего не нужно?
Она переодела мужа и сына в пижамы. Накормила их. И бросилась наружу с чувством выполненного долга и острой потребностью в сексе. Она не знала, зачем Ксавье настоял на ужине в ресторане. Она бы предпочла отправиться на улицу Кардиналь Лемуан, сразу же раздеться и довести его до изнеможения. И ни о чем не говорить.
– Тайский или русский?
– Русский, выпьем водки, – ответила Адель.
Ксавье не бронировал столик, но он был знаком с владельцем этого ресторана в Восьмом округе, прибежища бизнесменов и проституток, кинозвезд и модных журналистов. Их усадили за столик у окна, и Ксавье заказал бутылку водки. Они впервые ужинали вместе. Адель всегда избегала есть перед ним. Вместе с ним.
Она не стала открывать меню и предоставила выбор ему. «Я тебе доверяю». Едва притронулась к салату с раками, предпочитая морозить пальцы бутылкой водки, обложенной льдом. Во рту горело, алкоголь плескался в пустом желудке.
– Позвольте, мадам, я налью вам.
Смущенный официант приблизился к их столику.
– Тогда присаживайтесь к нам.
Адель рассмеялась, а Ксавье потупил взгляд. Она смущала его.
Им почти нечего было сказать друг другу. Адель кусала щеки, подыскивая тему для разговора. Ксавье впервые заговорил о Софи. Произнес ее имя и имена детей. Сказал, что ему стыдно, что он не понимает, куда все это ведет. Что больше не может лгать, что у него нет сил выдумывать оправдания.
– Почему ты говоришь о ней?
– А ты предпочитаешь, чтобы я думал об этом и ничего не говорил?
Ксавье вызывал у нее отвращение. С ним было скучно. Их роман уже умер. Это просто лоскут вытертой ткани, за который они продолжают тянуть, как дети. Он истрепался.
На ней были серые джинсы в обтяжку и туфли на высоких каблуках, которые она надела впервые. Вырез на блузке слишком велик. Она была вульгарна. Когда они вышли из ресторана, Адель едва могла идти. Колени подгибались, как у новорожденного жирафа. Подошвы скользили, а тут еще и водка, от которой ее шатало на каблуках. Она крепко держала Ксавье под руку и все-таки при сходе с тротуара оступилась и упала. Какой-то прохожий кинулся ее поднимать. Ксавье жестом отстранил его. Он сам справится.
Ей было больно и немного стыдно, но она смеялась, рассыпая смех, как фонтан, плюющийся ледяными брызгами. Она увлекла Ксавье в вестибюль какого-то здания. Не слышала, как он говорит: «Нет, прекрати, ты с ума сошла». Прижалась к нему, покрыла его лицо влажными и отчаянными поцелуями. Он попытался убрать ее руку со своей ширинки. Попытался не дать ей спустить с него брюки, но она уже опустилась на колени, и он с блуждающим взглядом разрывался между удовольствием и страхом, что кто-то войдет в подъезд. Она встала, прислонилась к стене и, извиваясь, спустила свои слишком тесные джинсы. Он вошел в нее, в ее тело, такое текучее, доступное, щедрое. Она устремила на него увлажнившиеся глаза и, играя в стыдливость, изображая волнение, сказала: «Я люблю тебя. Люблю, ты же знаешь». Обхватила ладонями его лицо и почувствовала, что под ее прикосновением он сдается. Что она одержала верх над его совестью. Что он, словно крыса, одурманенная звуками флейты, готов идти за ней на край света.
– У нас может быть другая жизнь, – шептала она. – Увези меня отсюда.
Он оделся. Его глаза затянулись поволокой, лицо посвежело.
– До пятницы. Любовь моя.
В пятницу она скажет ему, что все кончено. Все – и с ним, и с остальными. Она найдет какой-нибудь радикальный предлог, что-то такое, против чего они будут бессильны. Скажет, что беременна, что больна, что Ришар разоблачил ее.
Скажет ему, что начинает новую жизнь.
* * *
– Здравствуй, Ришар.
– Софи? Здравствуй.
На пороге стояла жена Ксавье. Сильно накрашенная, тщательно одетая, она нервно сжимала ремешок сумки.
– Надо было тебе позвонить, но тогда пришлось бы объяснять зачем, а мне не хотелось обрушивать это на тебя по телефону. Если хочешь, я зайду попозже, я…
– Нет, нет, входи, пожалуйста, садись.
Софи вошла. Помогла Ришару снова лечь. Прислонила костыли к стене и села напротив него в синее кресло.
– Я насчет Ксавье.
– Так?
– И Адель.
– Адель.
– Вчера вечером мы пригласили друзей на ужин. Они задерживались, и я решила просмотреть сообщения, вдруг у них какая-то проблема. – Она сглотнула. – У меня такой же телефон, как у Ксавье. Он оставил его на столике в прихожей, и я его взяла. Просто ошиблась, я не нарочно, клянусь тебе. Я бы никогда не стала… В общем, я прочла. Сообщение от женщины. Очень откровенное. Тогда я ничего не сказала. Дождалась гостей, накрыла на стол. Вообще, вечер прошел хорошо, думаю, никто ничего не заподозрил. А когда они ушли, я приперла Ксавье к стенке. Десять минут он все отрицал. Говорил, что его преследует пациентка, какая-то сумасшедшая, он даже имени ее не знает. А потом он во всем признался. Мне кажется, ему даже полегчало, я уже не могла его остановить. Он говорит, что не владел собой, что это страсть. Говорит, что влюблен в нее.
– Влюблен в Адель? – Ришар разразился сардоническим смехом.
– Ты мне не веришь? Хочешь прочитать то сообщение? Оно у меня с собой.
Ришар медленно склонился над телефоном, который протянула ему Софи, и по слогам, как ребенок, прочел сообщение: «Как же мне не терпится сбежать! Я задыхаюсь без тебя. Скорее бы среда».
– Они договорились встретиться в среду. Это он рассказал мне об Адель. Он сам сказал, что это она. Знал бы ты, как он о ней говорит, это…
Софи разрыдалась. Ришару хотелось, чтобы она ушла. Сейчас же. Она мешала ему думать. Мешала чувствовать боль.