Achtung! Manager in der Luft!

Утром обошлось без тревог, поэтому удалось поспать до 7.30, затем была общая зарядка и завтрак, на котором я узнал много интересного. Свободный от полетов младший командный личный состав, зычным голосом старшины эскадрильи, получил приказание выходить строиться на завтрак. Я, вздохнув, еще раз поправил койку, старшина – довольно строг и за порядком следит, и выбежал на построение, однако старшина попросил меня покинуть строй и следовать в столовую самостоятельно. У меня глаза широко раскрылись.

– Вот так вот, товарищ младший лейтенант, вы теперь не мой клиент! – улыбнулся Самсоныч.

Шлепаю в сторону столовой, козыряя встречным. В столовой мне тут же помахали рукой, подзывая к себе, три «старших летчика», оказывается – это «наш стол». Вчера мы особо познакомиться и не успели, меня всем представили, а вот обратного знакомства не состоялось.

– Иван Ананьев, первое звено.

– Виктор.

– Прохоров, Гриша, второе.

– Тебя еще вчера запомнил. Витя.

– Михаил Буженков, четвертое. Здорово ты нас вчера вывел, мне «Потез» засчитали, уже ночью подтверждение пришло.

– Да чего там, займешь удобную позицию до боя – и атаковать легче, – я пожал руку и ему.

Кастрюлька с геркулесовой кашей, булочки с сосисками и какао уже стояли на столе, но завтракать никто не начинал. Я предложил выпить по глоточку за знакомство и приступить к завтраку. Церемонно чокнулись большими кружками с горячим какао и начали завтрак. Михаил сказал, что не будет кашу, он уже завтракал, заодно сообщил, что, несмотря на «тихое утро», у нас еще одна потеря: ранен Коля Ермак, командир 4-го звена.

– Сел?

– Ему прыгать пришлось. Румыны стали осторожнее, не дают приблизиться. Он бил эРэСами, а они почему-то не взорвались, подошел ближе и нарвался на огонь стрелка. А мы били-били по нему, но огонь с обычных дистанций их не берет.

– Издалека стреляете, вчера видел. Поэтому все идет в молоко. Пушки и пулеметы плохо сведены. Я уже смотрел тир, он – стометровый. Вот и нужно бить со ста. Стоит неверно определить дистанцию, и пушечные снаряды проходят ниже цели. Пулеметами попадаете, «брызги» летят, а взрывов нет. Или пристреливать все на сто пятьдесят – двести метров. У меня та же проблема.

– Да не дают нам! Наставление, говорят! – заявили все трое.

– Ну, заканчиваем тогда сейчас развод, и после него подойдем к командиру и к инженеру. Что ссылаться на зеркало, коли рожа крива.

– Ладно, за знакомство! – сказал старший лейтенант Ананьев, который уже на разводе покинул наши стройные ряды, став командиром четвертого звена, его место занял еще один Миша, Кацапов.

Меня на плацу поздравили с переходом в 67-й полк и передали пару голубых петлиц с одиноким кубиком. Мичугин все подписал еще вчера. Мои документы приняты. А вот вечером у меня ярко пылали уши. Мой «манагерский мозг» несколько переклинило. Откровенно говоря, было стыдно за то, как я поступил с сослуживцами своего визави. Вечером на наш аэродром сел Р-12 из Тарутино, стрелок которого выскочил из-под машины с чемоданом, дежурным чемоданчиком и рюкзаком за плечами. Подбежал к первому же капониру, поставил там это все, сунул в руки механика письмо и побежал к самолету. Капонир был нашей эскадрильи, поэтому все это принесли мне в комнату. Там находились «мои» вещи, в том числе тот самый реглан из чистой кожи, который уже довольно давно из снабжения исключен. И письмо, подписанное тринадцатью пока живыми членами моей бывшей эскадрильи. В котором они скорбели о павших и желали всего самого хорошего выжившему самому младшему по званию из их коллектива. Предупреждали, что 67-й полк – «образцовый», и им понятно, что переход на несколько ступеней вверх – это серьезное повышение, что они все хотели бы лично пожелать мне успехов и дожить до Победы. А я, свинья манагерская, даже рюмку не пригубил и не помянул тех людей, с кем делил хлеб и соль в том полку тот человек, имя которого я сейчас ношу.



Ну, а утром, после развода, я неожиданно не увидел себя в расстановке на вылет, меня сняли даже с дежурства по готовности № 1. У меня не запланировано ни одного вылета на сегодня. Последовал недоуменный вопрос Федору Чечулину:

– Федор Федорович, я не понял, меня что, из списков вычеркнули?

– У тебя машина не готова, и вот еще четыре, у которых такие же проблемы, как у твоей: нет устойчивой связи ни с полковой радиостанцией, ни с комэском. Устраняй неисправности, приказано тебя, без особой надобности, не дергать и на мелочи не отвлекать.

– Кем приказано?

– Майорами Рудаковым, Костиковым и Борисовым. Подойди к Масленникову, инженеру полка, и решайте задачу. Знаешь его? – Я пожал плечами, вчера с таким количеством новых людей познакомился, что запомнить все фамилии было невозможно.

– Вон Костиков стоит, начальник оперативного, он тебя озадачит.

– Есть, – без всякого энтузиазма отозвался я. Вчерашний день настроил меня немного на другое: я хотел довести счет до десяти личных и посмотреть, что произойдет. В некотором смысле слова я пока воспринимал происходящее как игру, что ли, вроде «Ил-2» или «Вар Тандера». Где-то подспудно сидела мысль, что если наберу необходимое количество очков, то все закончится. К счастью, пока не возникает мысли, что все это можно прервать, воткнувшись в землю. Менталитет летчика-истребителя не позволяет это сделать. А тут меня «отвлекают» от поставленной самим собой задачи. К тому же я еще вчера убедился, что инженер я только на бумаге. «Есть у меня диплом…». И «сделать хотел грозу…».

– Тащ майор, разрешите обратиться? Мамлей Суворов, первая эскадрилья.

– Пуговичку на кармане застегните! Что, младший лейтенант, если война, так можно с распахнутой ширинкой подходить к командованию?

– Извините, не заметил.

– Вы в курсе поставленной задачи?

– Восстановить работоспособность радиоаппаратуры на тех самолетах, где ее демонтировали. Если бы еще знать «как»?

– Вот этого я тоже не знаю. Направленный к нам радиоинженер пока не прибыл, и прибудет ли он вообще – пока под большим вопросом. Сплошные «пока», а руководство требует от задач ПВО переходить к непосредственному прикрытию войск. Хотя полк даже в своем названии имеет эти три буковки: «ПВО». Свою задачу мы выполнили: наступательный потенциал противника выбит за одни сутки. Чтобы идти дальше, необходимо уничтожить авиабазы противника в Мачине, Фокшанах и Брасове. Плюс почистить полевые площадки. А это, без работающего наведения на цель, сделать затруднительно. Атаковать требуется согласованно. Поэтому вам и поставлена такая задача. Ясно?

– Ясно. Где найти инженера полка?

– Я видел его направляющегося в ПАРМ. Это – вон там, – майор указал рукой мне направление, куда я должен направить свои стопы.



Вчера мы уже контактировали с инженером полка. У него завал, требуется восстанавливать поврежденные и ремонтировать неисправные машины, а тут Рудаков озадачил и его, тоже радиостанциями. До войны никто о них даже и не вспоминал, кроме как: «прислали черте что». А тут все срочно вдруг понадобилось, а людей для этого где взять? Привезли вчера двух «спецов», которые ничего сделать не смогли, возились с ними полдня, даже вылетали куда-то, «а воз и ныне там!». И тут Константин Викторович увидел меня, и у него свело зубы! Это было заметно по выражению его лица.

– Чего в такую рань? Твои «спецы» еще не приехали.


– Да какие они мои? Я в Болграде никого не знаю. Вчера впервые их увидел. Меня от полетов отстранили для завершения этих работ. И, судя по тому, что только что услышал от майора Костикова, требуется подготовить все машины в этом плане для работы на большом удалении от аэроузла.

– Какое большое удаление? Он – о чем?

– Он об аэродромах в Мачине, Фокшанах и Брасове.

– Вот размахнулся! Теперь он с нас не слезет! Я его натуру хорошо знаю! Стратег! – возмущенно сказал инженер полка, а затем предложил пройти к нему и погонять кофейку, ожидая приезда спецов, машину за которыми уже выслали. Под кофеек, с парой ложечек коньячка, хмурые мысли немного отошли в сторону. Мыслит «опер» в правильном направлении, и, насколько я понимаю, именно он – «основной виновник» того, что румынам так не повезло вчера. Судя по потерям, ожидать большего от них не приходится. Требуется переходить в наступление, пока только воздушное, а там, как масть ляжет. И он прав, что без нормальной связи этого не сделать. Ну, а я просто «попал». Малость «безрукий», а идеи еще и воплощать требуется! А пока получается, что слышал звон, да не знаю, где он!



Подъехали «спецы», и мы двинулись в направлении моей машины, стоявшей здесь в ПАРМе с открытым люком на правом борту. Еще вчера мы убедились, что на аккумуляторе все «хоккей», но стоит запустить двигатель, как начинаются проблемы, причем это еще зависит и от оборотов двигателя. Как «умный Вася», я даже снял показания и построил график помех в зависимости от оборотов. Там, кстати, существовал серьезный провал, используя который можно было создать условия для приема или передачи. Но, что было откровенно плохо, на одних оборотах можно было чисто принимать сигнал, но при попытке передачи там стоял сплошной шум, а провал для передатчика существовал совсем в другом месте. Тут до меня доходит, что станция – дуплексная, поэтому мы не сможем снять помехи одним фильтром. У румын он стоял один. А на «харе́» мы умформер не нашли, когда рассматривали его в «поле».

– Константин Викторович, а «харрикейн» привезли?

– Его в Болграде тормознули, говорят, что его трофейщикам требуется сдать и получить разрешение на его передачу в полк.

– А кто там командует? Телефончик у него есть?

– Да там такой жидяра сидит, Фроим Моисеевич, что у него четыре телефона! Вот, звони!

И тут во мне проснулся «манагер». Набираю, ну и что, что жид! Я с «нашими в Израиле» и не такие сделки проворачивал! Там, где появился манагер Внешторга – там еврею делать нечего, если он сам не той же масти!

– Фроим Моисеич?.. Бокэр тов! Эзра! Лё йадати ше а-йом шаббат![1]

– Какой шабат, вы о чем? С кем я разговариваю?

– Старший летчик Виктор Иванович Суворов, 67-й ИАП. Сбитый мной «харрикейн», за которым мы специально высылали автомашину и людей, ваши люди не пропустили в полк! Вы срываете задачу по усилению противовоздушной обороны участка фронта! Если через пятнадцать минут не последует ваш звонок, что самолет в полной сохранности отправлен на аэродром, то гарантирую вам плотное общение с третьим отделом нашего корпуса! Вы меня поняли?

– Есть, товарищ старший летчик! Придет ваша машина?

– Нет, используйте собственные транспортные средства! И не отвлекайте своим самоуправством автотранспорт полка, находящегося на готовности номер один. – Я развернул на себя табличку с позывными, стоявшую на столе у инженера.

– Записывайте мой позывной: Воронеж. Телефон нашего коммутатора у вас есть.

Через пять минут он перезвонил и доложил, что машина с самолетом направлена в наш адрес. Константин Викторович просто валялся на столе от смеха. Остальные выскочили из кабинета и хохотали в стороне от телефона. А я, с самой серьезной мордой, поманил пальцем одного из «гоготунов» и передал ему в руки два шлемофона. Он вчера распаивал проводку на моей машине.

– Игорь, требуется вот сюда поставить нашего «папу». А то видишь, у них разъемы разные, но количество выходов одинаковое.

– Сделаю, а зачем?

– Да тут мысль мелькнула, что может быть дело в шлемофоне. Вдруг фонит из-за качества исполнения микрофонов и динамиков. Этот шлемофон гораздо легче, у него классные ларинги и очень легкие наушники. Проветривается хорошо. Летать будет удобнее. Трофей.

– Понял, покумекаю! – «Манагерство» – оно такое, сразу его не остановить, как все тела, оно имеет инерцию. И ему требуется дать выход. Игорь вернулся минут через пятнадцать с готовым шлемофоном. Да, шум немного уменьшился, как мне показалось, но не настолько, чтобы сказать, что дело только в шлемофоне. Ведь «дело было не в бобине! Дуб сидел в автомобиле!» Выхода пока никто не нашел. Спецы и монтажники городили второй фильтр на несущую частоту передатчика, а я крутил в руках высоковольтные провода с IAR. Подкатил стремянку, попытался промерить расстояние от магнето до свечи. С двух рук! Провода от «Гнома» на М-63 не лезут, они короче. Тут подъехал автомобиль с «харрикейном», водитель которого мечтал мне доложиться об исполнении приказания. Но я сказал, что товарищ Суворов вышел, и сделал вид, что позвонил большому начальнику «Суворову», и доложил о прибытии машины с трофеем, в присутствии «трофейщика». Отметку в путевке ему поставил Масленников. Все путем!



Мои закончили установку второго фильтра, станция вроде как заработала, вполне неплохо, гораздо лучше, чем было, но при перегазовках временами приемник, а иногда и передатчик продолжали издавать пронзительные звуки, от которых по спине бегали мурашки. Сходили пообедать, продолжая обсуждать проблему. Столовая у техсостава другая, и паек гораздо более скромный. Сам я «харрикейн» посмотрел только внутри кабины, заинтересовался его прицелом, он напоминал мне нашу серию прицелов АСП-1 и до трех. Но имел некоторые особенности, которые мне понравились: линза была больше, существовала «ночная» подсветка, причем подсвечивался не только маркер, но и кольца дальности. Хорошая штуковина. Но снять его мне не разрешили. Сам я сделать этого не мог, тем более после запрета. Капоты на «харе» открыли уже после обеда, я попросил посмотреть, возможен ли перенос высоковольтных проводов на мою машину. Два из трех проводов в жгуте были даже длинноваты, третий был короче. Но мой глаз зацепился не столько за провода в жгуте, сколько за центральный провод, идущий к трамблеру. Вот она! Та самая собака, которая тут зарыта! Этот провод имел внутреннюю оплетку с выводом на корпус. Их было четыре. Шли они от четырех коробочек, закрытых сеткой. Попросил снять экран, под ним находилось магнето, а провод был заземлен как возле него, так и на трамблере. Показал это дело Масленникову и предложил собрать такую схему на М-63. Наше магнето немного было больше по размерам, пришлось изготавливать новые экраны. Закончили все это только на следующий день. После чего я вылетел на своей машине, проверить все это в воздухе. Остальные самолеты моего звена переоборудовали по такой же схеме, но вместо харрикейновских проводов на их штатные центральные одели экран, один из концов которого был слегка удлинен, чтобы дотянуться до места его крепления к корпусу двигателя. После этого я направился к Рудакову.

Тот был не в духе, моя возня со станцией несколько затянулась. Он-то думал, что я этот вопрос одной левой завалю. По нему было видно, что он очень недоволен.

– Тащ майор! Мы закончили переоборудование, требуется проверить работу станции на большом удалении от полковой радиостанции.

– Одного я тебя никуда не пущу, даже в сторону Одессы.

– А почему одного?

– Так ты двое суток занимался переоборудованием одной машины! Чтобы так переделать весь полк, целый квартал нужен!

– Переделаны станции на четырех машинах. ПАРМ начал готовить ЗИП для всех машин, но требуется поставка электролитических конденсаторов, которые уже заказали через отдел снабжения ВВС округа. И потом, товарищ майор, этим вопросом занимался НИИ ВВС с 1935 года, и безуспешно. А вы меня за 32 часа ругаете. Пойдемте, послушаете, как работает! Покажем, что сделано. Самолеты уже в капонирах, это рядом.

– Ну, хрен с тобой, пошли. Костиков! Сергей Иваныч! Пойдем, Суворов просится проверить дальность действия станций, надо глянуть, что получилось.

Из комнаты оперативного отдела вышел, надевая фуражку, «опер». Пожал мне руку и задал тот же вопрос, что и командир: как долго будем переделывать остальные самолеты? Поняв, в чем дело, сразу спросил:

– Сколько у нас этих конденсаторов? На шесть машин наберем?

– На восемь. За ночь «маслопупы» управятся.

– Тогда, командир, действительно надо сегодня проверить на дальность, а с утра начинать. – Что начинать – он не сказал.

Рассматривали все на моей машине, там все было «причесано», красиво уложено, в общем, полный ажур и абзац. Послушали радио во всех режимах, попытались связаться со стартовым командным пунктом, при всех оборотах двигателя и при переменных тоже. Работает! Заглянули и на другие машины: там такой красивости нет, медная оплетка, следы пайки, черная изолента и все остальные прелести «нашей» технологии, но с тем же результатом. Все работает. Я развел руками:

– Моя машина переделывалась из готовых элементов, снятых со сбитых машин. Чтобы сделать то же самое на остальных машинах, требуется «приземлить» еще 54 «харрикейна». У румын столько нет.

Командир с «опером» хохотнули и внесли в план вылетов рейд до Констанцы с разведывательными целями. Заодно решился вопрос с Немировичем, командиром третьего звена. Он сам попросил перевести его в «старшие летчики».