47-й самурай
Часть 3 из 56 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Взобравшись на гребень дюны, он увидел, как в ста ярдах от него вниз по склону бежит американец с большим ручным пулеметом в руках — у них так много разного оружия! — быстро водя стволом из стороны в сторону и поливая огнем развернутые в обратную сторону стрелковые ячейки, о существовании которых было известно только самому капитану, поскольку он лично размечал их на местности.
За считанные секунды все было кончено.
Огромный косматый зверь завопил, размахивая руками; сверху через гребень выскочили двое, еще несколько человек обошли вокруг. Они встретились посреди осыпи, тот американец поспешно выстроил их в цепочку и повел вперед.
И тут капитан Яно увидел именно то, чего так опасался: огнемет.
Последние двое американцев тащили огнемет. Один из них нес в ранце за плечами несколько канистр с желеобразным горючим, настолько тяжелых, что он сгибался под их тяжестью. Другой держал в руке длинное круглое сопло с пистолетной рукояткой, в которой был размещен пиротехнический воспламенитель, по сути дела спичка. От этой спички струя горючего превратится в дождь раскаленных искр, огненным дыханием дракона расплавляя все, на что попадет. Американцы поднимутся по осыпи, повернут налево и, воспользовавшись огненным прикрытием, выжгут пулеметные гнезда. Затем американцы взорвут стальную дверь в дот и сожгут живьем всех, кто находится внутри.
Капитан достал гранаты. Эти нелепые штуковины под названием Модель 97 были абсолютно ненадежны и не заслуживали доверия. Заключенные в цилиндрический корпус с насечками для лучшего образования осколков, они были оснащены взрывателем с задержкой на четыре с половиной секунды. Это означало, что гранаты взорвутся или через одну секунду, или через шесть, если взорвутся вообще. Для того чтобы взвести детонатор — это же настоящая комедия! — требовалось сначала выдернуть чеку, затем с силой ударить детонатором по каске, при этом боек пробивал капсюль и воспламенял первичный пороховой заряд.
Капитан Яно едва не рассмеялся вслух: «Мы, великая нация потомков Ямаго,[4] не умеем изготавливать ручные гранаты».
Солдаты шутили: «Имея дело с американцами, еще можно надеяться остаться в живых, но вот с нашими гранатами…»
Однако сейчас Будда улыбнулся. Капитан Яно выдернул чеку из первого цилиндра, ударом о камень разбил основание запала, боек полетел вперед, пробивая капсюль, и запал с шипением ожил. Яно секунду подержал гранату в руке (опасно!) и бросил ее через гребень. Он проделал то же самое со второй гранатой, и в этот момент первая взорвалась. В ее грохоте потонул чей-то крик. Вторую гранату Яно держать не стал, исходя из разумного предположения, что две гранаты подряд просто не могут оказаться исправными. Разбив запал, он сразу же швырнул ее, и это решение оказалось правильным: граната взорвалась всего через секунду.
Капитан вскарабкался на гребень осыпи.
Все американцы валялись на земле. Один из пулеметчиков истерично вопил, его левая рука была в крови. Двое лежали неподвижно. Стрелок-огнеметчик пытался подняться на ноги.
Первым делом капитан расстрелял его. Он всадил в него пять восьмимиллиметровых пуль из своего пистолета-пулемета, затем выпустил короткую очередь в его помощника, несмотря на то что тот упал на землю. Потом Яно переключился на пулеметчика, который тщетно старался поднять свой пулемет окровавленной рукой, пока у него за спиной второй номер расчета пытался подобрать выпавший автоматический карабин. Капитан расправился с ними одной длинной очередью. Повернувшись к лежащему на земле командиру, всадил в него еще одну очередь. Сбежав вниз по осыпи, он подскочил к стрелку-гранатометчику, который, как это ни невероятно, все еще дышал. Капитан выстрелил ему в голову и постарался не смотреть, а поскольку это было невозможно, постарался не чувствовать стыда при виде молодого лица, изуродованного выпущенной в упор пулей. Затем он достал штык-нож и отрезал резиновый шланг, а пистолетную рукоятку с воспламенителем забросил подальше.
Сегодня его бойцам можно не бояться огнеметов.
Развернувшись, капитан Яно побежал обратно к доту.
Каким-то образом Эрлу удалось прийти в себя. Он не был убит. Попытавшись разобраться в случившемся, он в конце концов исключил шальной снаряд или мину из миномета. Тряхнув головой, Эрл постарался прогнать колющую боль, но тщетно. Раненое бедро ныло. Опустив взгляд, он увидел кровь. Во фляжке зияли две пробоины, на медной пряжке красовалась глубокая вмятина, а еще одна пуля попала в бок, и медленно вытекающая кровь пропитала нательную рубаху насквозь. Эрл огляделся вокруг.
Убиты, все убиты.
«Твою мать», — мысленно выругался он.
Наконец-то нашелся япошка, не уступающий ему в хитрости. Даже превосходящий его, черт бы побрал его маленькую обезьянью душонку.
На осыпи царила полная тишина, хотя совсем рядом воздух рассекали звуки перестрелки. Однако не вызывало сомнений, что японцы продолжают удерживать дот, что фланговый обход закончился провалом, что четверо бойцов роты «А» убиты, а сам он едва уцелел, да и то лишь потому, что, услышав стук — это япошка взводил гранату, — успел распластаться на земле до первого взрыва, а взрывов, как он теперь сознавал, было два.
Эрл осмотрелся — «томпсон» валялся в нескольких шагах от него. Подобрав пистолет-пулемет, он сдул черный песок со спускового крючка, опустил большой палец на рычажок предохранителя и повернул его вниз. Необходимости проверять патронник не было, поскольку Эрл в боевой обстановке всегда держал оружие готовым к стрельбе, дослав патрон и взведя затвор. Он начал взбираться вверх по осыпи.
Добравшись до гребня, он огляделся, но ничего не увидел. Впереди возвышался холм черного песка, удерживаемый на месте кустиками чахлой растительности.
Эрл пополз вперед, один раз едва не сорвавшись вниз, обогнул заросли и обнаружил, что находится всего в ста ярдах от дота. Их разделяли три окопа с брустверами из мешков с песком, усиленных стволами пальм; в каждом окопе пулеметный расчет и стрелки, палящие без передышки. Пулеметы трещали непрерывно, словно станки в цеху.
Эрл не медлил ни мгновения. Это было не в его натуре. У него было крошечное преимущество внезапности, и он запрыгнул в первый окоп и выпустил длинную очередь, прежде чем кто-либо успел сообразить, в чем дело. «Томпсон» задергался у него в руках, окутываясь дымом. Все японцы были сражены наповал.
Один из солдат в соседнем окопе, расположенном ярдах в тридцати, опомнился и выстрелил в Эрла, но пуля отскочила от каски, сбив ее с головы. Эрл выстрелил с бедра, не целясь, расправился с японцем и, не переставая стрелять, побежал к окопу. Когда он добежал, у него кончились патроны, поэтому он спрыгнул вниз и воспользовался прикладом. Разбив сильным ударом одному япошке лицо, Эрл развернулся и раскроил череп второму. После этого, не зная пощады, он несколькими свирепыми ударами тяжелого приклада расправился с остальными.
Вдруг мир вокруг словно вспыхнул. Пулеметная очередь из третьего окопа. Эрл пригнулся, достал гранату, выдернул чеку и сделал бросок. В ожидании взрыва он торопливо сменил магазин. Как только граната взорвалась, Эрл выпрямился и, увидев бегущих к нему троих японцев с ручным пулеметом, скосил их одной убийственной очередью. Вскочив, он под ураганным огнем добежал до третьего окопа — над загадкой, почему его не убили, он ломал голову до конца своей жизни, — спрыгнул вниз и расстрелял магазин, добивая копошащихся в окопе раненых. В какой-то момент пистолет-пулемет неожиданно умолк, и двух раненых он прикончил прикладом — детям о таком не рассказывают, но на войне это неизбежно.
Усталый Эрл уселся на землю и прислонился спиной к стенке окопа, жадно глотая воздух, насыщенный химическими запахами этого проклятого места. До дота оставалось всего несколько ярдов, и Эрл понимал, что его нужно взорвать. Да, но чем? Гранат у него не осталось, под рукой нет ни взрывчатки, ни подрывного заряда, ни огнемета. Тут Эрл перевернул одного убитого японца — труп оказался таким легким! — и обнаружил подсумок с гранатами. Он знал, что японские гранаты дерьмовые, но, может быть, целого подсумка все-таки хватит. Подняв свой «томпсон», Эрл увидел, почему произошла осечка. Черный песок, забившийся в ствольную коробку, заклинил затвор на полпути. Потребуется целый месяц, чтобы его очистить.
Ну да ничего.
Собравшись с духом, Эрл добежал до дота и стал обходить его сзади, обдирая гимнастерку о бетон. Ему было слышно, как пулеметы нещадно поливают склон свинцом. Он отыскал наружную камеру, всмотрелся внутрь и увидел черную стальную дверь.
Эрл прижался к стене, достал из подсумка японскую гранату. Выдернув зубами чеку, он ударил концом о бетон, почувствовал, как зашипел запал, и увидел тонкую струйку сухого дыма от горящего пороха.
О черт, как же он боится этих штуковин!
Он бросил гранату в подсумок, швырнул подсумок к стальной двери и побежал по песку в окоп с пулеметом.
Ему было нужно оружие.
Капитан Яно благополучно добрался до дота. Вернувшись в темноту, он насладился мгновением передышки после безумия битвы. Звуки стали многократно тише, яркий свет погас, на зловоние серы наложились другие запахи.
Кто-то хлопал капитана по плечу, кто-то тискал его в объятиях, кто-то плакал от радости.
— Я остановил отряд дракона. Теперь американцам нас не одолеть. Сегодня утром они сюда не поднимутся. Самураи!
Вернув пистолет-пулемет Модель 100 сержанту, капитан прошел к себе в уголок. Он взял свой меч, обычный клинок, вероятно выкованный механическим молотом на военно-морском заводе, отполированный машиной и собранный рабочими. При всем при этом меч был на удивление острым, и дважды капитану предлагали его продать. Однако в этом мече было нечто такое, чего он не мог определить словами.
Закрепив ножны на ремне, капитан Яно достал меч и положил его перед собой.
Он чувствовал, что выполнил свой долг. Никто из его бойцов не погибнет в огне. Все они умрут с честью.
Капитан взял кисть для каллиграфии и обмакнул ее в черную тушь. Он вспомнил о господине Асано из Ако, который за считанные мгновения до того, как принять смерть от собственной руки под давлением обстоятельств, написал:
Мне так хотелось бы увидеть
Конец весны,
Но я не жалею
Опавшие вишневые лепестки.
Асано понимал, что важнее всего: конец весны, его долг; опадающие лепестки цветущих вишен, пустота торжественного действа. Написав стихи, Асано вонзил лезвие себе в живот и аккуратно провел его через середину тела, рассекая внутренности, разбрызгивая вокруг кровь, пока милосердный меч не перерубил ему шею, положив конец всему.
Капитан Яно тоже понимал, что важнее всего. Он должен описать все, что произошло здесь: чем было это место, как упорно сражались эти солдаты, как мучительно они умирали. Вдохновение пришло неожиданно, вместе с просветлением, и Яно умелыми мазками построил иероглифы в ровные столбцы на листе рисовой бумаги. Они падали с его кисточки, изящные, невесомые, словно пушинки, — завещание художественного гения, написанное посреди кровавой бойни. Это было так по-человечески.
Яно написал свое предсмертное стихотворение.
Взяв меч, он положил его перед собой на маленький столик. Кончиком ручки кисточки капитан надавил на бамбуковый штифт, крепящий рукоять к хвостовой части лезвия. Рукоять плавно скользнула вверх, но полностью снимать ее было незачем. Вместо этого капитан обмотал листок со стихами вокруг хвостовика и опустил рукоять на место. Затем вставил штифт в отверстие рукояти, закрепляя ее. Подергав рукоять, Яно пришел к выводу, что она болтается. Штифт входил в отверстие слишком свободно.
Перевернув не успевшую высохнуть каллиграфическую кисточку, капитан быстро нанес капельку туши на штифт. Тушь затечет в отверстие, загустеет наподобие лака и со временем затвердеет, превратившись в прочный цемент, который навечно закрепит рукоять на хвостовике клинка.
Почему-то это занятие — пустяковое перед лицом смерти — наполнило Яно бесконечным удовлетворением. Оно означало, что его последним осознанным действием было творение стихов.
И тут весь мир взорвался.
Глава 2
КОСА
Крейзи-Хорз, штат Айдахо, наше время
Никаких «почему» в действительности не было.
Словами это не передать. Его дочь сказала: «У тебя слишком много свободного времени». Его жена сказала: «Этому человеку бесполезно что-либо говорить». Неизвестно, что сказали жители городка, а также мексиканцы и перуанцы, пасущие овец и чинящие ограды, но в последнем случае наверняка не раз произносились слова «muy loco».[5]
Боб Ли Свэггер, пятидесяти девяти лет от роду, стоял в полном одиночестве на пологом склоне холма на американском Западе. Эта земля была его собственностью. Он ее приобрел, совершенно неожиданно обнаружив, что на новом этапе жизни стал в определенном смысле человеком состоятельным. Две большие конюшни в округе Пима, штат Аризона, приносили неплохой доход под умелым управлением школьной подруги дочери Боба Ли, молодой женщины, которая души не чаяла в лошадях и при этом обладала деловой жилкой. Одним словом, каждый месяц из Аризоны приходил чек на кругленькую сумму. Еще две конюшни были у Боба Ли здесь, в Айдахо, недалеко от Бойсе, к западу и востоку от города. Ими более или менее управлял лично он, вот только в действительности они управлялись сами по себе, а всей бухгалтерией заведовала Джулия. Но деньги текли и отсюда. Кроме того, каждый месяц Бобу Ли приходил чек от морской пехоты Соединенных Штатов за то, что он проливал кровь в далеких краях, название которых уже никто не помнит. И наконец, еще один чек присылало управление по делам ветеранов вооруженных сил — за проблемы с бедром: стальной сустав, спрятанный внутри тела, был всегда на пять градусов холоднее окружающего воздуха.
Вот почему Боб Ли приобрел этот участок земли на берегу реки Пиболд, на приличном удалении от Крейзи-Хорз и еще дальше от Бойсе. Отсюда были видны похожие на зубья пилы холмы, голубым шрамом пересекающие зеленое море долины. Местность вокруг была суровая, нигде никаких следов человеческой деятельности. Глядя на эти просторы, раскинувшиеся под бескрайним небом Айдахо с редкими кучевыми облаками, с парящими в восходящих потоках воздуха ястребами, на расплывчатые пятна антилопьих стад, можно было ощутить какое-то подобие умиротворенности. Человеку, которому пришлось пережить в жизни немало, который наконец нашел место, где можно спокойно жить с женой и дочерью, должна была полюбиться эта земля, даже несмотря на то, что дочь его училась в колледже в Нью-Йорке, а с женой он сейчас разговаривал далеко не так часто, как в былые времена. Однако мысль была что надо: он построит отличный дом с крыльцом, откуда будет открываться замечательный вид на холмы. Целое лето вокруг будет сплошная зелень, которая осенью сменится на багрянец и золото, а зимой все заметет белый снег. Это будет некое подобие полного умиротворения.
«Ты заработал это потом и кровью, Боб», — сказала Джулия.
«Да, наверное. Так или иначе, я собираюсь просто наслаждаться, сидя по утрам на крыльце в кресле-качалке, укрывшись пледом и любуясь красотами окружающих мест.
Конечно, ставить на это я бы не стал, но как скажете».
Оставалась одна проблема. Прежде чем построить дом, нужно было расчистить и облагородить место, а Бобу просто не хотелось, чтобы этим занимались чужие люди или машины. Он хотел все сделать сам.
Эта штуковина именовалась косой — древнее изогнутое лезвие, покрытое ржавчиной и зазубринами, но до сих пор острое как бритва, закрепленное на конце рукоятки, чуть кривой, с утолщениями. В такую можно вложить весь свой вес, всю свою силу, весь свой замах. И все, что попадало под лезвие, оказывалось срезанным. Если найти нужный ритм, всю работу будет выполнять коса; мышцы закалятся, спина обретет мощь. Во всем этом было что-то от XIX века, что очень нравилось Бобу, а может быть, от XVIII, XVII или даже от XVI века.
Чтобы обработать приличный участок земли, требуется время, и чем больше Боб втягивался в работу, тем сильнее она его засасывала. Отсюда до его дома в Бойсе с час езды, в основном по грунтовым дорогам. Чтобы хоть немного сократить время, Боб купил себе внедорожный мотоцикл «Кавасаки-450» и самостоятельно выучился на нем ездить. На мотоцикле он ехал напрямую через прерию, вместо того чтобы петлять по извилистой дороге на пикапе. Приехав на место, одетый в джинсы, высокие ковбойские сапоги и старую рубаху, Боб принимался за работу. Так он провел уже почти месяц: сто девяносто семь шагов туда, сто девяносто семь шагов обратно, по шесть, семь, восемь, а иногда даже и десять часов. Мышцы у него уже не болели, спина перестала ныть. Его тело наконец привыкло к изнурительной физической работе, она даже превратилась для него в потребность. Вперед и назад, защищенный мозолями; лезвие вгрызалось в высушенную растительность, разбрасывая в стороны срезанные стебли и листья, оставляя чистую полосу шириной два фута. Половина поля была выкошена до стерни; теперь ее можно было распахать и засеять. Вторая половина, более крутая, все еще ждала косаря: полоска земли, заросшая высокой травой, усеянная комьями перекати-поля, среди которых тут и там попадались кактусы и другие выносливые, жилистые растения пустынь. Однако Бобу это почему-то нравилось. Для кого-то это ровным счетом ничего не значило, но только не для него.
Этот день ничем не отличался от остальных. Да и с чего бы: солнце, небо, кусты ежевики, которые требуется скосить, коса, которой нужно махать, медленно, но верно продвигаясь вперед. Узкая полоска шириной два фута в одну сторону, разворот, узкая полоска шириной два фута в другую сторону, размеренный свист косы, выступающий на лбу и на спине пот, чувство преодоления чего-то очень трудного и…
Вдруг Боб увидел машину.
Черт побери, кто это может быть?
Кажется, никто не знает, что он здесь, в глуши, совсем один; да и кто мог запомнить запутанный маршрут по петляющим проселочным дорогам, ведущий сюда? Никто, кроме Джулии. Боб решил, что это она раскрыла кому-то его местонахождение, а значит, все в порядке.
За считанные секунды все было кончено.
Огромный косматый зверь завопил, размахивая руками; сверху через гребень выскочили двое, еще несколько человек обошли вокруг. Они встретились посреди осыпи, тот американец поспешно выстроил их в цепочку и повел вперед.
И тут капитан Яно увидел именно то, чего так опасался: огнемет.
Последние двое американцев тащили огнемет. Один из них нес в ранце за плечами несколько канистр с желеобразным горючим, настолько тяжелых, что он сгибался под их тяжестью. Другой держал в руке длинное круглое сопло с пистолетной рукояткой, в которой был размещен пиротехнический воспламенитель, по сути дела спичка. От этой спички струя горючего превратится в дождь раскаленных искр, огненным дыханием дракона расплавляя все, на что попадет. Американцы поднимутся по осыпи, повернут налево и, воспользовавшись огненным прикрытием, выжгут пулеметные гнезда. Затем американцы взорвут стальную дверь в дот и сожгут живьем всех, кто находится внутри.
Капитан достал гранаты. Эти нелепые штуковины под названием Модель 97 были абсолютно ненадежны и не заслуживали доверия. Заключенные в цилиндрический корпус с насечками для лучшего образования осколков, они были оснащены взрывателем с задержкой на четыре с половиной секунды. Это означало, что гранаты взорвутся или через одну секунду, или через шесть, если взорвутся вообще. Для того чтобы взвести детонатор — это же настоящая комедия! — требовалось сначала выдернуть чеку, затем с силой ударить детонатором по каске, при этом боек пробивал капсюль и воспламенял первичный пороховой заряд.
Капитан Яно едва не рассмеялся вслух: «Мы, великая нация потомков Ямаго,[4] не умеем изготавливать ручные гранаты».
Солдаты шутили: «Имея дело с американцами, еще можно надеяться остаться в живых, но вот с нашими гранатами…»
Однако сейчас Будда улыбнулся. Капитан Яно выдернул чеку из первого цилиндра, ударом о камень разбил основание запала, боек полетел вперед, пробивая капсюль, и запал с шипением ожил. Яно секунду подержал гранату в руке (опасно!) и бросил ее через гребень. Он проделал то же самое со второй гранатой, и в этот момент первая взорвалась. В ее грохоте потонул чей-то крик. Вторую гранату Яно держать не стал, исходя из разумного предположения, что две гранаты подряд просто не могут оказаться исправными. Разбив запал, он сразу же швырнул ее, и это решение оказалось правильным: граната взорвалась всего через секунду.
Капитан вскарабкался на гребень осыпи.
Все американцы валялись на земле. Один из пулеметчиков истерично вопил, его левая рука была в крови. Двое лежали неподвижно. Стрелок-огнеметчик пытался подняться на ноги.
Первым делом капитан расстрелял его. Он всадил в него пять восьмимиллиметровых пуль из своего пистолета-пулемета, затем выпустил короткую очередь в его помощника, несмотря на то что тот упал на землю. Потом Яно переключился на пулеметчика, который тщетно старался поднять свой пулемет окровавленной рукой, пока у него за спиной второй номер расчета пытался подобрать выпавший автоматический карабин. Капитан расправился с ними одной длинной очередью. Повернувшись к лежащему на земле командиру, всадил в него еще одну очередь. Сбежав вниз по осыпи, он подскочил к стрелку-гранатометчику, который, как это ни невероятно, все еще дышал. Капитан выстрелил ему в голову и постарался не смотреть, а поскольку это было невозможно, постарался не чувствовать стыда при виде молодого лица, изуродованного выпущенной в упор пулей. Затем он достал штык-нож и отрезал резиновый шланг, а пистолетную рукоятку с воспламенителем забросил подальше.
Сегодня его бойцам можно не бояться огнеметов.
Развернувшись, капитан Яно побежал обратно к доту.
Каким-то образом Эрлу удалось прийти в себя. Он не был убит. Попытавшись разобраться в случившемся, он в конце концов исключил шальной снаряд или мину из миномета. Тряхнув головой, Эрл постарался прогнать колющую боль, но тщетно. Раненое бедро ныло. Опустив взгляд, он увидел кровь. Во фляжке зияли две пробоины, на медной пряжке красовалась глубокая вмятина, а еще одна пуля попала в бок, и медленно вытекающая кровь пропитала нательную рубаху насквозь. Эрл огляделся вокруг.
Убиты, все убиты.
«Твою мать», — мысленно выругался он.
Наконец-то нашелся япошка, не уступающий ему в хитрости. Даже превосходящий его, черт бы побрал его маленькую обезьянью душонку.
На осыпи царила полная тишина, хотя совсем рядом воздух рассекали звуки перестрелки. Однако не вызывало сомнений, что японцы продолжают удерживать дот, что фланговый обход закончился провалом, что четверо бойцов роты «А» убиты, а сам он едва уцелел, да и то лишь потому, что, услышав стук — это япошка взводил гранату, — успел распластаться на земле до первого взрыва, а взрывов, как он теперь сознавал, было два.
Эрл осмотрелся — «томпсон» валялся в нескольких шагах от него. Подобрав пистолет-пулемет, он сдул черный песок со спускового крючка, опустил большой палец на рычажок предохранителя и повернул его вниз. Необходимости проверять патронник не было, поскольку Эрл в боевой обстановке всегда держал оружие готовым к стрельбе, дослав патрон и взведя затвор. Он начал взбираться вверх по осыпи.
Добравшись до гребня, он огляделся, но ничего не увидел. Впереди возвышался холм черного песка, удерживаемый на месте кустиками чахлой растительности.
Эрл пополз вперед, один раз едва не сорвавшись вниз, обогнул заросли и обнаружил, что находится всего в ста ярдах от дота. Их разделяли три окопа с брустверами из мешков с песком, усиленных стволами пальм; в каждом окопе пулеметный расчет и стрелки, палящие без передышки. Пулеметы трещали непрерывно, словно станки в цеху.
Эрл не медлил ни мгновения. Это было не в его натуре. У него было крошечное преимущество внезапности, и он запрыгнул в первый окоп и выпустил длинную очередь, прежде чем кто-либо успел сообразить, в чем дело. «Томпсон» задергался у него в руках, окутываясь дымом. Все японцы были сражены наповал.
Один из солдат в соседнем окопе, расположенном ярдах в тридцати, опомнился и выстрелил в Эрла, но пуля отскочила от каски, сбив ее с головы. Эрл выстрелил с бедра, не целясь, расправился с японцем и, не переставая стрелять, побежал к окопу. Когда он добежал, у него кончились патроны, поэтому он спрыгнул вниз и воспользовался прикладом. Разбив сильным ударом одному япошке лицо, Эрл развернулся и раскроил череп второму. После этого, не зная пощады, он несколькими свирепыми ударами тяжелого приклада расправился с остальными.
Вдруг мир вокруг словно вспыхнул. Пулеметная очередь из третьего окопа. Эрл пригнулся, достал гранату, выдернул чеку и сделал бросок. В ожидании взрыва он торопливо сменил магазин. Как только граната взорвалась, Эрл выпрямился и, увидев бегущих к нему троих японцев с ручным пулеметом, скосил их одной убийственной очередью. Вскочив, он под ураганным огнем добежал до третьего окопа — над загадкой, почему его не убили, он ломал голову до конца своей жизни, — спрыгнул вниз и расстрелял магазин, добивая копошащихся в окопе раненых. В какой-то момент пистолет-пулемет неожиданно умолк, и двух раненых он прикончил прикладом — детям о таком не рассказывают, но на войне это неизбежно.
Усталый Эрл уселся на землю и прислонился спиной к стенке окопа, жадно глотая воздух, насыщенный химическими запахами этого проклятого места. До дота оставалось всего несколько ярдов, и Эрл понимал, что его нужно взорвать. Да, но чем? Гранат у него не осталось, под рукой нет ни взрывчатки, ни подрывного заряда, ни огнемета. Тут Эрл перевернул одного убитого японца — труп оказался таким легким! — и обнаружил подсумок с гранатами. Он знал, что японские гранаты дерьмовые, но, может быть, целого подсумка все-таки хватит. Подняв свой «томпсон», Эрл увидел, почему произошла осечка. Черный песок, забившийся в ствольную коробку, заклинил затвор на полпути. Потребуется целый месяц, чтобы его очистить.
Ну да ничего.
Собравшись с духом, Эрл добежал до дота и стал обходить его сзади, обдирая гимнастерку о бетон. Ему было слышно, как пулеметы нещадно поливают склон свинцом. Он отыскал наружную камеру, всмотрелся внутрь и увидел черную стальную дверь.
Эрл прижался к стене, достал из подсумка японскую гранату. Выдернув зубами чеку, он ударил концом о бетон, почувствовал, как зашипел запал, и увидел тонкую струйку сухого дыма от горящего пороха.
О черт, как же он боится этих штуковин!
Он бросил гранату в подсумок, швырнул подсумок к стальной двери и побежал по песку в окоп с пулеметом.
Ему было нужно оружие.
Капитан Яно благополучно добрался до дота. Вернувшись в темноту, он насладился мгновением передышки после безумия битвы. Звуки стали многократно тише, яркий свет погас, на зловоние серы наложились другие запахи.
Кто-то хлопал капитана по плечу, кто-то тискал его в объятиях, кто-то плакал от радости.
— Я остановил отряд дракона. Теперь американцам нас не одолеть. Сегодня утром они сюда не поднимутся. Самураи!
Вернув пистолет-пулемет Модель 100 сержанту, капитан прошел к себе в уголок. Он взял свой меч, обычный клинок, вероятно выкованный механическим молотом на военно-морском заводе, отполированный машиной и собранный рабочими. При всем при этом меч был на удивление острым, и дважды капитану предлагали его продать. Однако в этом мече было нечто такое, чего он не мог определить словами.
Закрепив ножны на ремне, капитан Яно достал меч и положил его перед собой.
Он чувствовал, что выполнил свой долг. Никто из его бойцов не погибнет в огне. Все они умрут с честью.
Капитан взял кисть для каллиграфии и обмакнул ее в черную тушь. Он вспомнил о господине Асано из Ако, который за считанные мгновения до того, как принять смерть от собственной руки под давлением обстоятельств, написал:
Мне так хотелось бы увидеть
Конец весны,
Но я не жалею
Опавшие вишневые лепестки.
Асано понимал, что важнее всего: конец весны, его долг; опадающие лепестки цветущих вишен, пустота торжественного действа. Написав стихи, Асано вонзил лезвие себе в живот и аккуратно провел его через середину тела, рассекая внутренности, разбрызгивая вокруг кровь, пока милосердный меч не перерубил ему шею, положив конец всему.
Капитан Яно тоже понимал, что важнее всего. Он должен описать все, что произошло здесь: чем было это место, как упорно сражались эти солдаты, как мучительно они умирали. Вдохновение пришло неожиданно, вместе с просветлением, и Яно умелыми мазками построил иероглифы в ровные столбцы на листе рисовой бумаги. Они падали с его кисточки, изящные, невесомые, словно пушинки, — завещание художественного гения, написанное посреди кровавой бойни. Это было так по-человечески.
Яно написал свое предсмертное стихотворение.
Взяв меч, он положил его перед собой на маленький столик. Кончиком ручки кисточки капитан надавил на бамбуковый штифт, крепящий рукоять к хвостовой части лезвия. Рукоять плавно скользнула вверх, но полностью снимать ее было незачем. Вместо этого капитан обмотал листок со стихами вокруг хвостовика и опустил рукоять на место. Затем вставил штифт в отверстие рукояти, закрепляя ее. Подергав рукоять, Яно пришел к выводу, что она болтается. Штифт входил в отверстие слишком свободно.
Перевернув не успевшую высохнуть каллиграфическую кисточку, капитан быстро нанес капельку туши на штифт. Тушь затечет в отверстие, загустеет наподобие лака и со временем затвердеет, превратившись в прочный цемент, который навечно закрепит рукоять на хвостовике клинка.
Почему-то это занятие — пустяковое перед лицом смерти — наполнило Яно бесконечным удовлетворением. Оно означало, что его последним осознанным действием было творение стихов.
И тут весь мир взорвался.
Глава 2
КОСА
Крейзи-Хорз, штат Айдахо, наше время
Никаких «почему» в действительности не было.
Словами это не передать. Его дочь сказала: «У тебя слишком много свободного времени». Его жена сказала: «Этому человеку бесполезно что-либо говорить». Неизвестно, что сказали жители городка, а также мексиканцы и перуанцы, пасущие овец и чинящие ограды, но в последнем случае наверняка не раз произносились слова «muy loco».[5]
Боб Ли Свэггер, пятидесяти девяти лет от роду, стоял в полном одиночестве на пологом склоне холма на американском Западе. Эта земля была его собственностью. Он ее приобрел, совершенно неожиданно обнаружив, что на новом этапе жизни стал в определенном смысле человеком состоятельным. Две большие конюшни в округе Пима, штат Аризона, приносили неплохой доход под умелым управлением школьной подруги дочери Боба Ли, молодой женщины, которая души не чаяла в лошадях и при этом обладала деловой жилкой. Одним словом, каждый месяц из Аризоны приходил чек на кругленькую сумму. Еще две конюшни были у Боба Ли здесь, в Айдахо, недалеко от Бойсе, к западу и востоку от города. Ими более или менее управлял лично он, вот только в действительности они управлялись сами по себе, а всей бухгалтерией заведовала Джулия. Но деньги текли и отсюда. Кроме того, каждый месяц Бобу Ли приходил чек от морской пехоты Соединенных Штатов за то, что он проливал кровь в далеких краях, название которых уже никто не помнит. И наконец, еще один чек присылало управление по делам ветеранов вооруженных сил — за проблемы с бедром: стальной сустав, спрятанный внутри тела, был всегда на пять градусов холоднее окружающего воздуха.
Вот почему Боб Ли приобрел этот участок земли на берегу реки Пиболд, на приличном удалении от Крейзи-Хорз и еще дальше от Бойсе. Отсюда были видны похожие на зубья пилы холмы, голубым шрамом пересекающие зеленое море долины. Местность вокруг была суровая, нигде никаких следов человеческой деятельности. Глядя на эти просторы, раскинувшиеся под бескрайним небом Айдахо с редкими кучевыми облаками, с парящими в восходящих потоках воздуха ястребами, на расплывчатые пятна антилопьих стад, можно было ощутить какое-то подобие умиротворенности. Человеку, которому пришлось пережить в жизни немало, который наконец нашел место, где можно спокойно жить с женой и дочерью, должна была полюбиться эта земля, даже несмотря на то, что дочь его училась в колледже в Нью-Йорке, а с женой он сейчас разговаривал далеко не так часто, как в былые времена. Однако мысль была что надо: он построит отличный дом с крыльцом, откуда будет открываться замечательный вид на холмы. Целое лето вокруг будет сплошная зелень, которая осенью сменится на багрянец и золото, а зимой все заметет белый снег. Это будет некое подобие полного умиротворения.
«Ты заработал это потом и кровью, Боб», — сказала Джулия.
«Да, наверное. Так или иначе, я собираюсь просто наслаждаться, сидя по утрам на крыльце в кресле-качалке, укрывшись пледом и любуясь красотами окружающих мест.
Конечно, ставить на это я бы не стал, но как скажете».
Оставалась одна проблема. Прежде чем построить дом, нужно было расчистить и облагородить место, а Бобу просто не хотелось, чтобы этим занимались чужие люди или машины. Он хотел все сделать сам.
Эта штуковина именовалась косой — древнее изогнутое лезвие, покрытое ржавчиной и зазубринами, но до сих пор острое как бритва, закрепленное на конце рукоятки, чуть кривой, с утолщениями. В такую можно вложить весь свой вес, всю свою силу, весь свой замах. И все, что попадало под лезвие, оказывалось срезанным. Если найти нужный ритм, всю работу будет выполнять коса; мышцы закалятся, спина обретет мощь. Во всем этом было что-то от XIX века, что очень нравилось Бобу, а может быть, от XVIII, XVII или даже от XVI века.
Чтобы обработать приличный участок земли, требуется время, и чем больше Боб втягивался в работу, тем сильнее она его засасывала. Отсюда до его дома в Бойсе с час езды, в основном по грунтовым дорогам. Чтобы хоть немного сократить время, Боб купил себе внедорожный мотоцикл «Кавасаки-450» и самостоятельно выучился на нем ездить. На мотоцикле он ехал напрямую через прерию, вместо того чтобы петлять по извилистой дороге на пикапе. Приехав на место, одетый в джинсы, высокие ковбойские сапоги и старую рубаху, Боб принимался за работу. Так он провел уже почти месяц: сто девяносто семь шагов туда, сто девяносто семь шагов обратно, по шесть, семь, восемь, а иногда даже и десять часов. Мышцы у него уже не болели, спина перестала ныть. Его тело наконец привыкло к изнурительной физической работе, она даже превратилась для него в потребность. Вперед и назад, защищенный мозолями; лезвие вгрызалось в высушенную растительность, разбрасывая в стороны срезанные стебли и листья, оставляя чистую полосу шириной два фута. Половина поля была выкошена до стерни; теперь ее можно было распахать и засеять. Вторая половина, более крутая, все еще ждала косаря: полоска земли, заросшая высокой травой, усеянная комьями перекати-поля, среди которых тут и там попадались кактусы и другие выносливые, жилистые растения пустынь. Однако Бобу это почему-то нравилось. Для кого-то это ровным счетом ничего не значило, но только не для него.
Этот день ничем не отличался от остальных. Да и с чего бы: солнце, небо, кусты ежевики, которые требуется скосить, коса, которой нужно махать, медленно, но верно продвигаясь вперед. Узкая полоска шириной два фута в одну сторону, разворот, узкая полоска шириной два фута в другую сторону, размеренный свист косы, выступающий на лбу и на спине пот, чувство преодоления чего-то очень трудного и…
Вдруг Боб увидел машину.
Черт побери, кто это может быть?
Кажется, никто не знает, что он здесь, в глуши, совсем один; да и кто мог запомнить запутанный маршрут по петляющим проселочным дорогам, ведущий сюда? Никто, кроме Джулии. Боб решил, что это она раскрыла кому-то его местонахождение, а значит, все в порядке.