21 урок для XXI века

7

Национализм

Глобальным проблемам нужны глобальные решения





Сегодня человечество представляет собой единую цивилизацию, и все люди сталкиваются с одними и теми же вызовами и располагают теми же возможностями. Тем не менее британцы, американцы, русские и многие другие группы все больше поддерживают идею националистической изоляции. Может, в этом и заключается решение беспрецедентных проблем нашего глобального мира?

Отвечая на этот вопрос, следует подчеркнуть, что существование современных национальных государств никак не обусловлено биологией человека и не является неизбежным продуктом человеческой психологии. 5000 лет назад не было ни итальянцев, ни русских, ни турок. Конечно, люди всегда были социальными животными, и преданность группе заложена у нас в генах. Однако на протяжении миллионов лет люди объединялись в маленькие тесные сообщества, а не в большие национальные государства.

Homo sapiens научился использовать культуру как основу для широкомасштабного сотрудничества, и это стало ключом к успеху нашего вида. Но культура – гибкая вещь. Поэтому, в отличие от муравьев и шимпанзе, сапиенсы могут организовываться самыми разными способами, приспосабливаясь к меняющимся условиям. Национальные государства – это лишь один из множества вариантов. Есть и другие: племена, города-государства, империи, церкви и корпорации. В будущем не исключено даже некое глобальное объединение, если для него возникнет достаточно прочная культурная основа. Не существует верхней границы для размера группы, с которой люди готовы себя отождествлять. В большинстве современных государств народу больше, чем было во всем мире 10 тысяч лет назад.

Людям приходится создавать большие сообщества, такие как национальные государства, в ответ на вызовы, с которыми они не столкнулись бы в маленьком племени. Возьмем, к примеру, древние племена, населявшие долину Нила несколько тысяч лет назад. Река давала им жизнь, она орошала поля и помогала торговать. Но это был непредсказуемый союзник. Если дождей было мало, люди умирали от голода; из-за слишком сильных дождей река могла выйти из берегов и снести целые деревни. Ни одно племя не могло справиться с этой проблемой самостоятельно, потому что каждому принадлежал лишь небольшой участок реки и каждое могло мобилизовать на работы не больше нескольких сотен человек. Только общие усилия по строительству громадных дамб и многокилометровых каналов давали надежду обуздать и подчинить могучую реку. Это стало одной из причин, по которым племена постепенно объединились в единый народ, который строил дамбы и рыл каналы, чтобы регулировать течение реки, накапливал запасы зерна для неурожайных лет и создавал разветвленную систему транспорта и связи по всей стране.

Несмотря на очевидные преимущества, объединение племен и кланов в единый народ никогда не было легким делом – ни в древности, ни сегодня. У национализма две стороны – одна простая, другая чрезвычайно сложная. Очень легко ставить людей, похожих на нас, выше чужаков. Люди поступали так на протяжении миллионов лет: ксенофобия у нас в крови.

Сложная часть национализма состоит в том, чтобы иногда предпочитать незнакомых людей друзьям и родственникам. Например, настоящий патриот честно платит налоги, чтобы неизвестные ему дети на другом конце страны получали достойную медицинскую помощь, даже если это значит, что он не сможет лечить собственных детей в дорогой частной клинике. Точно так же патриотически настроенный чиновник нанимает на высокооплачиваемые должности наиболее квалифицированных работников, а не своих родственников или друзей. Это противоречит миллионам лет эволюции. Уклонение от налогов и кумовство для нас естественны, однако национализм называет это «коррупцией». Чтобы люди осуждали коррупцию и ставили национальные интересы выше семейных связей, помимо государственных систем здравоохранения, безопасности и социального обеспечения, странам приходится содержать огромный аппарат, который занимается образованием, пропагандой и размахиванием флагами.

Чтобы понять, насколько трудно идентифицировать себя с таким государством, задайте себе вопрос: «Знаю ли я этих людей?» Я могу назвать по именам двух своих сестер и 11 кузенов и кузин и целый день рассуждать об их характерах и странностях. Но я не знаю имен восьми миллионов других людей, которые, как и я, имеют израильское гражданство. С большинством из них я никогда не встречался и, скорее всего, никогда не встречусь. Тем не менее я способен испытывать чувство причастности к этой массе людей – и это и есть чудо современности.

Это вовсе не означает, что с национальными связями что-то не так. Огромные системы не могут функционировать без массовой лояльности, а расширение круга человеческой эмпатии явно имеет свои достоинства. Умеренных форм патриотизма придерживались самые лучшие из людей. Убеждение, что мой народ уникален, что он заслуживает моей преданности и что у меня перед ним есть особые обязательства, заставляет меня заботиться о других людях и чем-то жертвовать ради них. Было бы опасной ошибкой полагать, что без национализма мы жили бы в либеральном раю. С большей вероятностью это был бы племенной хаос. В частности, демократия не может функционировать без национализма. Обычно люди готовы принять результаты демократических выборов только в том случае, если все партии разделяют ценности верности своей нации. Мирные, процветающие и либеральные страны, такие как Германия, Швеция и Швейцария, отличаются сильным чувством национальной гордости. В список стран, где отсутствуют прочные национальные узы, входят Афганистан, Сомали, Конго и большинство других государств-банкротов[107].

Проблемы начинаются тогда, когда доброжелательный патриотизм превращается в шовинистический ультранационализм. Вместо того чтобы верить в уникальность своей нации (а любая нация уникальна), человек начинает думать, что его нация выше всех прочих, что он должен быть верен только ей и что перед всеми остальными у него нет никаких обязательств. Это питательная среда для жестоких конфликтов. На протяжении многих поколений самой серьезной претензией к национализму было то, что он провоцирует войны. Однако каждая нация оправдывала свою военную экспансию необходимостью защищать себя от посягательств соседей. Пока страна гарантирует своим гражданам высочайший уровень безопасности и процветания, они готовы платить за это кровью. В XIX и начале XX века националистическая сделка все еще выглядела привлекательной. Несмотря на то что национализм приводил к кровавым конфликтам колоссального масштаба, современным национальным государствам удалось выстроить мощные системы здравоохранения, образования и социального обеспечения. Эти системы как будто оправдывали своим существованием Пашендаль и Верден.

Все изменилось в 1945 году. Изобретение ядерного оружия резко сместило баланс националистической сделки. После Хиросимы люди боялись уже не того, что национализм приведет к войне, – они начали бояться, что он приведет к ядерной войне. Угроза полного уничтожения изменила мышление людей, и во многом благодаря именно этой угрозе поверх разных наций начало постепенно формироваться глобальное сообщество, поскольку только ему по силам обуздать ядерного демона.

В 1964 году во время предвыборной кампании в США Линдон Джонсон выпустил знаменитый агитационный ролик «Ромашка», который считается одним из самых успешных пропагандистских материалов за всю историю телевидения. Ролик начинается с того, что маленькая девочка обрывает лепестки ромашки, считая их по порядку. Когда она доходит до десяти, металлический мужской голос начинает обратный отсчет, от десяти до нуля, как при запуске ракеты. На счете «ноль» экран озаряет вспышка ядерного взрыва и кандидат Джонсон обращается к американскому народу: «На карту поставлено все! Мы должны создать мир, в котором смогут жить все дети божьи, или исчезнуть во тьме. Мы должны любить друг друга, или мы умрем!»[108] Обычно мы ассоциируем девиз «Занимайтесь любовью, а не войной» с контркультурой конца 1960-х, но на самом деле уже в 1964 году эта позиция была популярна даже среди таких жестких политиков, как Джонсон.

В период холодной войны национализм уступил место глобальному подходу к международной политике, и после ее окончания глобализация казалась неизбежной. Все ожидали, что человечество окончательно расстанется с националистической политикой как с пережитком более примитивных эпох, привлекательным лишь для необразованных жителей слаборазвитых стран. Однако события последних лет показали, что национализм не желает покидать умы даже граждан Европы и США, не говоря уже о России, Индии и Китае. Неприязнь к обезличенным силам глобального капитализма, тревога за судьбу государственных систем здравоохранения, образования и социального обеспечения – все это заставляет людей в разных странах искать опору и смысл в объятиях национализма.

Но вопрос, поднятый Джонсоном в ролике «Ромашка», сегодня еще более актуален, чем в 1964 году. Создадим ли мы мир, где все люди смогут жить вместе, – или же исчезнем во тьме? Сумеют ли Дональд Трамп, Тереза Мэй, Владимир Путин, Нарендра Моди и их коллеги спасти мир, отбросив национальные чувства, или нынешний националистический всплеск – это форма бегства от неразрешимых глобальных проблем?





Сеть крепостей




Хотя в национализме есть много разумных идей, связанных с управлением отдельным государством, он не в состоянии предложить жизнеспособный план по управлению всем миром. Например, турецкий национализм может выстраивать вполне разумную внутреннюю политику, но ему нечего предложить человечеству как целому. Так бывает всегда, за исключением тех случаев, когда национализм перерождается в империализм и побуждает государство к завоеванию остального мира. Сто лет назад подобные амбициозные планы вынашивали многие националистические государства. Современные националисты – в Турции или в России, в Италии и в Китае – уже не замахиваются на мировое господство.

Некоторые националисты, например Стивен Бэннон или Виктор Орбан, а также итальянская партия «Лига Севера» или британские сторонники Брекзита мечтают не о насильственном покорении мира, а о мирном «националистическом интернационале». Они утверждают, что сегодня все государства вынуждены противостоять одним и тем же врагам. Глобализм, мультикультурализм и иммиграция грозят уничтожением традиций и потерей всеми нациями своей идентичности. Поэтому, считают они, националистам всего мира следует объединиться для борьбы с этими опасностями. Венгры, итальянцы, турки и израильтяне должны огородиться прочными стенами и снизить интенсивность перемещения людей, товаров, денег и идей.

Мир разделится на независимые национальные государства, каждое со своими традициями и своей идентичностью. Они будут сотрудничать друг с другом на основе взаимного уважения и вести мирную торговлю, но Венгрия останется Венгрией, Турция – Турцией, а Израиль – Израилем, и каждый будет знать, кто он такой и каково его место в мире. Не будет ни иммиграции, ни мультикультурализма, ни мировых элит – только мирные международные отношения и торговля. Иными словами, мир должен превратиться в сеть обнесенных стенами, но дружественных крепостей.

Изъян этой идеи в том, что крепости редко бывают дружественными. Обычно каждая национальная крепость хочет больше земли, больше безопасности и больше процветания для себя – за счет соседей. Без каких-либо универсальных ценностей и всемирных организаций конкурирующие нации не смогут договориться об общих правилах. В прошлом все попытки разделить мир на государства с четкими границами приводили к войне и геноциду.

Но если вам повезло жить внутри сильной крепости, такой как США или Россия, то какая вам разница? Действительно, некоторые националисты выступают с позиций крайнего изоляционизма. Они не верят ни в мировую империю, ни во всемирную сеть крепостей и вообще отрицают необходимость какого бы то ни было мирового порядка. «Наша крепость должна поднять разводные мосты и выставить охрану на стенах, – говорят они, – а весь остальной мир может катиться к черту. Мы не пустим к себе чужаков, не пустим чужие товары и чужие идеи. Пока наши стены крепки, а стража надежна, судьба иностранцев нас не волнует».

Подобный крайний изоляционизм противоречит экономическим реалиям. Ни одна современная экономика не выживет без международной торговли – в том числе экономика Северной Кореи. Многие страны вообще не смогут прокормить себя без импорта продовольствия, цены на которое взлетят вверх. Изготовленная в Китае рубашка, которую я ношу, обошлась мне примерно в 5 долларов. Рубашка, сшитая из выращенного в Израиле хлопка израильскими работниками на оборудовании, произведенном в Израиле, и с использованием энергии, полученной из нефти, которой в Израиле нет, будет стоить в 10 раз дороже. Вот почему, сколько бы националистически настроенные лидеры наподобие Дональда Трампа ни обвиняли мировую торговлю во всех грехах, всерьез ни один из них не намерен исключить свою страну из этой сети. Но глобальная сеть торговли немыслима без определенного мирового порядка и свода общих правил игры.

Нравится нам это или нет, но сегодня человечество столкнулось с тремя общими угрозами, которые делают абсурдными все национальные границы и которым можно противостоять только путем международного сотрудничества.





Ядерная угроза




Начнем с врага, который уже знаком человечеству: ядерной войны. Предвыборный ролик Джонсона «Ромашка» появился 1964-м, через два года после Карибского кризиса, и в то время ядерное уничтожение планеты было вполне реальной угрозой. И ученые мужи, и обычные люди опасались, что у человечества не хватит мудрости предотвратить катастрофу, что превращение холодной войны в «горячую» – это лишь вопрос времени. Но человечество успешно отразило ядерную угрозу. Америка, СССР, Европа и Китай отказались от политики, которую люди вели на протяжении тысяч лет, и холодная война закончилась практически без кровопролития, а новый международный порядок способствовал наступлению беспрецедентной эпохи мира. Человечеству удалось не только предотвратить ядерную войну, но и уменьшить количество обычных войн. После 1945 года на удивление мало границ было изменено в результате открытой агрессии, а большинство стран перестали рассматривать войну как стандартный инструмент политики. В 2016 году, несмотря на войны в Сирии, на Украине и еще в нескольких горячих точках, насилие унесло меньше жизней, чем ожирение, автомобильные аварии и самоубийства[109]. Возможно, это самое большое политическое и нравственное достижение нашего времени.


К сожалению, мы настолько привыкли к этой победе, что принимаем ее как нечто само собой разумеющееся. Отчасти именно поэтому люди позволяют себе играть с огнем. Недавно Россия и США вновь начали гонку ядерных вооружений: они разрабатывают новые «машины Судного дня», угрожающие свести на нет достижения последних десятилетий и вернуть нас назад, на грань ядерного уничтожения[110]. Тем временем общество научилось не беспокоиться и полюбило ядерную бомбу (как было завещано в фильме «Доктор Стрейнджлав») – или просто забыло о ее существовании.

Например, дебаты о Брекзите в Великобритании – ведущей ядерной державе – велись в основном вокруг вопросов экономики и иммиграции, тогда как тема важного вклада Евросоюза в мир в Европе и на всей планете по большей части осталась вне рамок обсуждения. После многих веков жестоких кровопролитий французы, немцы, итальянцы и британцы наконец создали механизм, который обеспечивает согласие на континенте, – но, как оказалось, лишь для того, чтобы народ Великобритании сунул в колеса этого чудесного механизма палку.

Было чрезвычайно трудно создать международный порядок, который предотвратил ядерную войну и сохранил мир на планете. И, вне всякого сомнения, мы должны адаптировать этот порядок к меняющимся глобальным условиям: например, начать меньше опираться на США и больше – на неевропейские державы, такие как Китай и Индия[111]. Полный отказ от этого порядка и возврат к националистической политике был бы безответственной азартной игрой. Да, в XIX веке страны играли в националистическую игру и не уничтожили цивилизацию. Но это было до Хиросимы. Ядерное оружие подняло ставки и изменило саму природу войны и политики. Пока люди умеют обогащать уран и плутоний, их выживание зависит от того, смогут ли они поставить предотвращение ядерной войны выше интересов любого отдельного государства. Рьяные националисты, кричащие, что их страна превыше всего, должны спросить себя: сможет ли их страна в одиночку, без прочной системы международного сотрудничества, защитить мир – или хотя бы саму себя – от ядерного уничтожения?





Угроза экологической катастрофы




В грядущие десятилетия человечество столкнется с еще одной угрозой своему существованию, которую в 1964 году политические радары даже не регистрировали: угрозой экологической катастрофы. Люди нарушают равновесие биосферы самыми разными способами. Мы получаем из окружающей среды все больше и больше ресурсов, а возвращаем в нее мусор и токсины, меняющие состав почвы, воды и атмосферы.

Мы лишь приблизительно представляем себе, сколько разнообразных способов используем, нарушая хрупкое экологическое равновесие, формировавшееся миллионы лет. Возьмем, к примеру, использование фосфора в качестве удобрения. В малых количествах фосфор – ценное питательное вещество, способствующее росту растений. Но в больших концентрациях это яд. В современном высокотоварном сельском хозяйстве поля удобряют большим количеством фосфора, а насыщенные этим веществом стоки с ферм отравляют реки, озера и океаны, уничтожая водную флору и фауну. Фермер, выращивающий зерновые культуры в Айове, сам того не зная, убивает рыбу в Мексиканском заливе.

В результате подобной деятельности окружающая среда деградирует, животные и растения вымирают, под угрозой уничтожения оказываются целые экосистемы, такие как австралийский Большой Барьерный риф и сельва Амазонки. На протяжении сотен лет Homo sapiens вел себя как экологический серийный убийца; теперь он превратился в экологического массового убийцу. Если мы не остановимся, это не только приведет к исчезновению многих биологических видов, но и подорвет основы человеческой цивилизации[112].

Самая большая угроза – это перспектива изменения климата. За сотни тысяч лет существования человечество пережило немало ледниковых периодов и потеплений. Но сельское хозяйство, города и сложные общества возникли не более 10 тысяч лет назад. В этот период, получивший название голоцена, климат Земли был относительно стабилен. При любом отклонении от нормы голоцена человечество столкнется с небывалыми вызовами. Это будет своего рода неограниченный во времени эксперимент над миллиардами подопытных людей. Даже если человеческая цивилизация в итоге приспособится к новым условиям, никто не знает, скольких жертв может стоить эта адаптация.

Жуткий эксперимент уже начался. В отличие от ядерной войны, которая может разразиться в будущем, изменение климата – реальность, в которой мы живем. Ученые пришли к общему мнению, что деятельность человека, особенно выбросы таких парниковых газов, как двуокись углерода, изменяет климат пугающе быстро[113]. Никто точно не знает, какое количество двуокиси углерода можно продолжать выбрасывать в атмосферу, не вызвав необратимой катастрофы. Однако по оценкам ученых, если в ближайшие 20 лет существенно не сократить выбросы парниковых газов, средняя температура на планете повысится более чем на 2 °C[114], что приведет к увеличению площади пустынь, таянию льдов, подъему уровня океанов и повышению частоты стихийных бедствий, таких как ураганы и тайфуны. Эти изменения, в свою очередь, приведут к упадку сельскохозяйственного производства, затоплению городов, сделают большую часть планеты необитаемой и отправят сотни миллионов беженцев на поиски нового жилья[115].

Более того, мы быстро приближаемся к нескольким точкам невозврата, за которыми даже значительного снижения выброса парниковых газов будет недостаточно, чтобы обратить процесс вспять и избежать трагедии мирового масштаба. Например, если глобальное потепление приведет к сокращению площади ледяных полярных шапок, снизится интенсивность отражения от поверхности планеты солнечного света. Это значит, что Земля будет поглощать еще больше тепла, температура поднимется еще выше и лед будет таять еще быстрее. Как только интенсивность этой положительной обратной связи превысит критический порог, процесс станет необратимым и полярные шапки растают, даже если мы перестанем сжигать уголь, нефть и газ. Вот почему недостаточно просто осознать опасность, с которой мы столкнулись. Важно что-то предпринимать уже сейчас.

К сожалению, в 2018 году объемы выбросов парниковых газов не уменьшились, а увеличились. У человечества осталось совсем мало времени, чтобы отказаться от ископаемого топлива. Мы должны приступить к реабилитации уже сегодня. Не в следующем году и не в следующем месяце – а именно сегодня: «Привет, я Homo sapiens, и я подсел на ископаемое топливо».

Как в эту тревожную картину вписывается национализм? Существует ли националистический ответ на экологическую угрозу? Способна ли какая-то одна нация, пусть даже самая могущественная, самостоятельно остановить глобальное потепление? Разумеется, каждая страна может проводить собственную политику в области защиты окружающей среды, и многие из предпринимаемых мер будут весьма разумны как с экономической, так и с экологической точки зрения. Правительства могут вводить налог на выбросы двуокиси углерода или акцизы на нефть и газ, принимать более строгие законы о защите окружающей среды, снижать субсидии отраслям, загрязняющим природу, стимулировать переход на возобновляемые источники энергии. Власти также могут больше инвестировать в исследования и разработку революционных экологически чистых технологий, инициировав нечто вроде Манхэттенского проекта в области экологии.

Технологические прорывы принесут пользу не только энергетической, но и другим отраслям. В деле предотвращения изменения климата многое зависит от правительств, корпораций и даже отдельных людей. Но эффективные меры возможны только на глобальном уровне. В том, что касается климата, страны не суверенны: они зависят от действий людей, живущих на другом краю земли. Даже если Республика Кирибати – островное государство в Тихом океане – снизит выбросы парниковых газов до нуля, ее все равно поглотит океан, если прочие страны не последуют ее примеру. В Республике Чад можно на каждую крышу установить солнечные панели, но территория страны все равно превратится в бесплодную пустыню из-за безответственной экологической политики, проводимой далекими от нее государствами. Даже такие сильные страны, как Китай и Япония, не обладают экологическим суверенитетом. Для защиты Шанхая, Гонконга и Токио от разрушительных наводнений и тайфунов китайцам и японцам потребуется убедить правительства России и США отказаться от привычки «ничего не менять».

В том, что касается климатических изменений, националистический изоляционизм опаснее ядерной войны. Глобальная ядерная война уничтожит все страны мира, и поэтому каждое государство заинтересовано в том, чтобы ее предотвратить. Глобальное потепление, по всей видимости, по-разному скажется на разных странах. Некоторые, и прежде всего Россия, скорее всего, даже извлекут из него преимущество. У России относительно немного прибрежных активов, поэтому ее не так сильно, как Китай или Кирибати, тревожит подъем уровня океана. И если республику Чад повышение температуры превратит в пустыню, то Сибирь в результате потепления превратится в мировую житницу. Более того: при таянии льдов на Крайнем Севере арктические морские пути, которые контролирует Россия, станут крупнейшими артериями мировой торговли, а Камчатка заменит Гонконг в роли главного перекрестка мира[116].

Точно так же замена ископаемого топлива возобновляемыми источниками энергии одним странам принесет больше выгоды, чем другим. Китай, Япония и Южная Корея зависят от импорта огромных объемов нефти и газа. Они будут рады освободиться от этого бремени. Россия, Иран и Саудовская Аравия зависят от экспорта нефти и газа. Их экономики ждет крах, если эти энергоресурсы внезапно уступят место солнцу и ветру.

Поэтому одни страны, такие как Китай, Япония и Кирибати, будут решительно настаивать на скорейшем сокращении выбросов углекислого газа, а другие, например Россия и Иран, вряд ли проявят подобный энтузиазм. Но даже в таких странах, как США, которым глобальное потепление грозит серьезным ущербом, есть риск, что националисты проявят недальновидность и эгоизм и не распознают масштаб опасности. Небольшой, но показательный пример – в январе 2018 года США установили 30-процентную пошлину на импортные панели солнечных батарей и оборудование для солнечных электростанций; тем самым американские производители получили поддержку, но ее ценой стало замедление перехода на возобновляемые источники энергии[117].

Атомная бомба – настолько прямая и очевидная угроза, что ее трудно игнорировать. А вот угроза глобального потепления носит более неопределенный и отдаленный характер. Поэтому в тех случаях, когда долгосрочные аспекты защиты окружающей среды требуют жертв уже сегодня, у националистов возникает соблазн поставить на первое место сиюминутные интересы своей страны и убедить себя, что об экологии они позаботятся позже – или оставят эти заботы другим. Некоторые из них просто отрицают существование проблемы. Едва ли можно считать совпадением, что скепсис относительно изменения климата характерен именно для правых националистов. Социалисты, придерживающиеся левых взглядов, редко пишут в Twitter, что «изменение климата – это китайские сказки». Национального ответа на проблему глобального потепления не существует, а потому некоторые политики националистического толка предпочитают делать вид, что не существует и самой проблемы[118].





Технологический вызов




По всей видимости, никакое националистическое противоядие не защитит нас и от третьей угрозы, с которой столкнется человечество в XXI веке. Эта угроза исходит со стороны технологий. Как было показано в предыдущих главах, слияние ИТ и биотехнологий открывает путь к огромному числу катастрофических сценариев, от цифровых диктатур до появления глобального класса ненужных людей. Какой ответ на эти угрозы предлагают националисты?

Никакого. Как и в случае с изменением климата, при появлении потенциально опасных технологий национальное государство будет просто не в состоянии противостоять угрозе. Поскольку ни одна страна не обладает монополией на научные исследования и разработки, самостоятельно их ограничить не сможет даже такая сверхдержава, как США. Если американское правительство запретит генную инженерию человеческих эмбрионов, это не остановит китайских ученых. А если в результате Китай получит существенное экономическое или военное преимущество, у США возникнет искушение снять собственный запрет. В ксенофобском мире, где царит закон джунглей, если хотя бы одна страна решит ступить на скользкую, но сулящую большие выгоды технологическую дорожку, другие будут вынуждены последовать ее примеру, потому что отставание равносильно гибели. Чтобы избежать этой гонки, ведущей в пропасть, человечеству, по всей видимости, придется объединиться на основе глобальной идентичности и взаимной лояльности.

Более того, если ядерная война и изменение климата угрожают только физическому выживанию человечества, то технологии способны изменить саму природу человека; в силу этого они неразрывно связаны с самыми глубокими этическими и религиозными убеждениями людей. Никто не спорит с тем, что мы обязаны предотвратить ядерную войну и экологическую катастрофу, но существуют разные точки зрения на использование биоинженерии и искусственного интеллекта для улучшения человека и создания новых форм жизни. Если человечество не сможет сформулировать и принять единые для всего мира этические нормы, наступит эра доктора Франкенштейна.

Когда речь заходит о таких этических нормах, сторонники национализма страдают в первую очередь от отсутствия воображения. Они мыслят в категориях территориальных конфликтов, не утихавших на протяжении столетий, тогда как о технологических революциях XXI века следует рассуждать во вселенском контексте. После 4 миллиардов лет эволюции органической жизни и естественного отбора может наступить эра неорганической жизни, формируемой разумным замыслом.

Не исключено, что в процессе исчезнет Homo sapiens как таковой. Сегодня мы по-прежнему человекообразные обезьяны из семейства гоминидов. У нас все еще много общего с неандертальцами и шимпанзе: строение тела, физические возможности и умственные способности. Из общего с другими гоминидами у нас не только руки, глаза и мозг, но и похоть, любовь, гнев и социальные обязательства. Через сто или двести лет слияние биотехнологий и искусственного интеллекта может привести к появлению физических и психологических черт, которых нет у гоминидов. Некоторые ученые даже полагают, что сознание можно будет отделить от органической основы, и оно будет свободно перемещаться по киберпространству, избавленное от всех биологических и телесных ограничений. С другой стороны, мы можем стать свидетелями полного отделения интеллекта от сознания, а развитие искусственного интеллекта приведет к ситуации, когда миром будут управлять существа, наделенные суперинтеллектом, но полностью лишенные сознания.

Чем может ответить на это израильский, русский или французский национализм? Едва ли чем-то серьезным: националисты не мыслят на этом уровне. Израильских националистов чрезвычайно беспокоит вопрос о том, кому через сто лет будет принадлежать Иерусалим – израильтянам или палестинцам? Но их совсем не волнует другой вопрос: кто через сто лет будет управлять Землей – сапиенсы или киборги? Чтобы сделать разумный выбор относительно будущего, нужно подняться над националистической позицией и взглянуть на происходящее с глобальной или даже космической точки зрения. Подобно тому, как древние племена людей жили в долине Нила, сегодня все народы живут на берегу одной глобальной реки информации, научных открытий и технологических изобретений, которая, с одной стороны, обеспечивает наше процветание, с другой – создает угрозу нашему существованию. Чтобы эта глобальная река не вышла из берегов, все народы должны действовать сообща.





Космический корабль «Земля»




Любой из этих трех угроз – ядерной войны, экологической катастрофы или разрушительных технологий – вполне достаточно для уничтожения человеческой цивилизации. Но все вместе они создают опаснейший кризис, поскольку, по всей видимости, дополняют и усугубляют друг друга.

Несмотря на то что экологический кризис грозит уничтожить человеческую цивилизацию в ее нынешнем виде, он едва ли остановит развитие искусственного интеллекта и биоинженерии. Не стоит надеяться, что повышение уровня океана, нехватка продовольствия и массовая миграция отвлекут внимание от изучения алгоритмов и генов. По мере усугубления экологического кризиса развитие рискованных, но сулящих огромные преимущества технологий только ускорится.