1972

Тащусь в свой угол. В глазах туман, и, по-моему, по щеке течет кровь. Бровь рассечена! Точно, кровь. Все-таки я пропустил удар, и мое «приключение» едва не закончилось полным дерьмом. Нет, а что я хотел? Это же Величайший! Сука, он ведь и правда величайший! И не стоило об этом забывать!

Пабло суетится возле меня, обмахивает полотенцем, дает прополоскать рот из бутылочки. Туман в голове рассеивается, кровь свернулась и уже не течет из раны. Я регенерирую быстрее обычного человека.

Болит рана, гадина! Теперь он будет бить именно сюда, по ране. Или я ничего не понимаю в этом деле. И я его не виню – на кону стоит слишком большой выигрыш. И не в деньгах тут дело…

Гонг! Второй раунд.

Встаю, иду вперед. Хорошо быть молодым! Будь мне так же, как и раньше пятьдесят лет, я бы так шустро не побежал бы после такой плюхи. А возможно – и вообще бы никуда не побежал. Лег бы, сложив ручки, и думал бы о вечном. Если бы вообще думал.

Ну а теперь немного побегаем! Давай, давай… опа! А по печени-то ногой не нравится, да? То-то же! Хорошо я попал. Его слегка повело. Почти нокдаун. Состояние «грогги». Добиваем! Удар! Еще! Еще удар! Черт, он непробиваемый! У него мозг с грецкий орех, и плавает в океане жидкости! Он вообще спинным мозгом думает – иначе почему ТАКОЙ удар его не вырубает?! Я его крепко зацепил. Очень крепко. Даже рука заболела – кисть руки. Вот так кости бойцы и ломают! Свои кости.

Гонг!

– Хорошо! – это Пабло. Машет полотенцем, поливает водой – ты крутой! Я даже не представлял, насколько ты крут! Держись! Ему тоже досталось! Ты ему ноги хорошо разбил, он даже хромает! Добивай ноги! Долби его! Долби гада!

Гонг! Третий раунд.

Вперед! Вперед! Лоукик! Уклон! Отскок! Лоукик!

Ноги противника в кровоподтеках, он на самом деле хромает, и теперь ему бегать за мной не очень-то легко. А я долблю! А я добиваю! Удар! Удар! Удар!

Секунды тягучие, как смола. Кажется – бесконечно я бегаю по рингу и бью, бью, бью… Мои ноги гудят, они тоже разбиты. Не бывает так, чтобы разбивался только тот объект, по которому бьют. «Молотку» тоже достается. Но я приучал себя, я набивал ноги, они знают эту боль. Его ноги – нет! Его оружие – только руки! А я еще как следует и не начинал! Ты еще не знаешь, что я умею!

Гонг!

– Отлично! – кричит в ухо Пабло, перекрикивая вой толпы. Что они там скандируют? Не могу понять. То ли ругают меня за то, что я не честно бьюсь, не подставляюсь под пушечные удары чемпиона олимпийских игр, то ли поддерживают, одобряя то, как я извожу противника подлыми разрушительными ударами. Кто кричит, кому кричит – совершенно не разберешь. Зал не то что шумит – это Ниагарский водопад, это падение тунгусского метеорита, это рождение мира из протоматерии!

Что они там творят? Дерутся?! Охренеть! На трибунах массовая драка! Кто с кем – не поймешь, да и наплевать мне на это! Бой! Сейчас – бой!

Гонг! Четвертый раунд. Вы просили шоу? Их есть у меня!

Удар! Еще удар!

Кружим друг против друга. А я его тоже зацепил! Вон как скула опухла! И кровь! Парень, а ты тоже не из железа, хоть и стоишь после таких ударов, после которых люди и на тот свет могут отправиться!

А чего же ты не прешь вперед, как и раньше? Чего же ты меня не убиваешь?! Оп-па! А ведь он меня боится! Боится моих ударов ногами!

Ах ты ж черт… накаркал!

Клей рванулся вперед и выдал такую серию ударов, что мне пришлось зажаться и уйти в глухую защиту. Один удар – в солнечное сплетение – я все-таки пропустил. Не до конца, но пропустил. Он пробил через руки и кулак прошелся вскользь по моему прессу. Еще бы немного – и мне кранты я бы не встал. У этого парня невероятный, нереальный по силе удар! И невероятная скорость! А выносливость… наверное я с ним по выносливости все-таки не сравнюсь. Он уникальный, что тут поделать. Зверь. Животное.

Удар! Удар! Удар! Град ударов! Не пропустить! Держаться! Держаться!

Гонг!

Почти шатаясь ковыляю в свой угол. Легкие горят, бок болит, в солнечном сплетении засела тошнота. Мне хреново.

– Раунд за ним, но ничего! – бодрится Пабло – Главное, не пропустить удара! Он выдохнется! Ну не вечно же он будет так бегать!

И оба знаем – вечно. Он будет бегать вечно – до тех пор, пока меня не прибьет! А я дурак. Дурак! Я поставил на кон столько, что…

– Ложись, дурак!

Кто это кричит? Страус! Вот кто!

– Ложись, я отдам твою бумажку, клянусь! Ложись, он тебя убьет!

Хрен тебе! Но я и правда заигрался. Народу нужно было шоу – я дал им шоу! Чтобы помнили! Чтобы визжали от восторга и ярости!

И пора с этим заканчивать.

Гонг! Пятый раунд.

Удар! Удар! Удар!

Он бьет, как отбойный молоток! Я не успею! Я сдохну!

Сейчас. Пора!

Вхожу в клинч, захватываю Али в подмышки, изображаю слабость, висну на нем… а потом одним могучим рывком, отработанным, отрепетированным до автоматизма швыряю его через себя на ковер! Он ошеломлен ударом, таращится, хрипит, рот весь в крови. Я не теряю времени – прыгаю на него, тяну на себя, обхватываю ногами его ноги, глотку зажимаю сгибом руки и тяну, вытягиваюсь со всей возможной силой!

Удушение! Вот как это называется! И ты ничего, ничего не сможешь поделать! Ты не борец. Ты боксер. Да если бы даже и был борцом – такой захват не разорвет ни один из самых что ни на есть могучих и тренированных корифеев ковра. Потому что я не лох и силенка у меня есть! И я к этому готовился.


Глаза Клея закатываются, он обмякает и теряет сознание. Я пережал ему сонную артерию.

Бежит рефери, на ринг выскакивает секундант Али, его тренер, бежит врач, начинают хлопотать вокруг лежащего без сознания Кассиуса Клея, а я медленно встаю и чувствую, как по лицу снова течет кровь.

Он все-таки успел меня зацепить. Великий боксер, чего уж там. Больше я никогда в жизни не решусь на такую авантюру. Что я, дурак, что ли? Такое может пройти только один раз. Я не профи, я просто боец спецподразделения армии России. И меня не учили драться на ринге – только стрелять и захватывать командные пункты противника. Убивать. И мне было трудно сдержаться и не убить этого человека. Больше я рисковать не хочу. Посадят ведь, волкИ позорные! Хе хе хе…

Рефери поднимает мою руку, показывая победителя. Появляется распорядитель – или как там его зовут официально? Я не разбираюсь в таких делах. Он кричит, объявляя мою победу, но его никто не слушает. На трибунах – драка. Дерутся всерьез – в ход идут оторванные кресла, ножки стульев, дубинки – видимо их принесли с собой. Вопят секьюрити, бегут полицейские, народ ломится на выход, давя друг друга, и я уверен – завтра будет известие о том, что задавили как минимум человек пять. А я все стою и смотрю, стою и смотрю… и мне хочется упасть и просто лежать, и ни о чем не думать. Я все-таки выжил. В который раз. Но почему-то это меня не радует. Уже привык, что ли? Или просто устал выживать.





Эпилог




Брежнев посмотрел на вошедших тяжелым, угрюмым взглядом. Он не хотел видеть этих людей и принял их только по настоянию Андропова, который сейчас стоял рядом с ними. Семичастный и Шелепин были слишком опасны и непредсказуемы и несли реальную угрозу власти генсека. Шелепин своим популистским поведением набрал слишком много очков и среди народа, и среди чиновничьей верхушки.

Семичастный был слишком умен и слишком много знал. А еще был решительным человеком, одним из тех, кто мог организовать настоящий, не выдуманный Андроповым заговор против генерального секретаря.

Брежневу неоднократно доносили о нелицеприятных высказываниях Семичастного – и в адрес самого Брежнева, и в адрес его Галины, которая распоясалась до такой степени, что ее не мог сдержать даже сам Генеральный.

Говорил Семичастный и о том, что Брежнев нерешителен, вял, не способен на самостоятельные решения, что вокруг него собрались одни подхалимы – такие же безвольные и недалекие, как и он сам. И что Брежнев проедает наследие Сталина – то, что не успел добить Хрущев, и ничего не делает, чтобы вытащить страну из той задницы, в которой она оказалась.

Конечно же – вранье, и обида за то, что Брежнев отодвинул Семичастного от дел и выслал можно сказать на самую окраину, на Украину. Так пусть скажет спасибо за то, что не расстреляли. При Сталине, так им горячо любимым – его давно не было бы и в живых.

Зачем он пришел? За тем же, за чем и Шелепин – просить возврата к власти. За должностью притащились, сволочи!

Будет вам должность, будет! Одного на Таймыр секретарем парторганизации какого-нибудь аила, или как там у них называется, другого… другого можно и на пенсию. Пусть отдыхает! Хватит, наработался!

Да и Юре пора бы отдохнуть. Пусть поработает с народом. На место Шелепина его, в ВЦСПС! А потом куда-нибудь в обком… Коми ССР! Бесполезный… поэт. Пусть идет стишки сочинять!

– Слушаю вас, товарищи! – Брежнев изобразил как можно более приветливую улыбку – Присаживайтесь, объясните, что вас ко мне привело.

«Гости» не шелохнулись. Застыли на месте, и только рука Семичастного дернулась и скользнула за отворот кителя. Брежнев не успел удивиться, когда рука Семичастного появилась вновь, держа при этом небольшой плоский пистолет незнакомой Брежневу конструкции.

Хлопнул выстрел – неожиданно не очень громкий в закрытом помещении, отделанном так, чтобы гасить любые звуки и не мешать Генеральному вершить судьбы миллионов людей шестой части суши Земли.

Сейчас вершилась его судьба. Вернее – завершалась.

Боли не было – толчок в грудь, будто наткнулся на ветку в лесу на охоте, онемение, как если бы выпил ледяной водки. Потом еще толчок, еще…

Сильное, еще не до конца уничтоженное успокоительными лекарствами тело отказывалось сдаваться. Брежнев открыл рот, хотел что-то сказать, попытался встать, но изо рта у него хлынула кровь. Генсек обмяк и рухнул в кресло. По телу прошла судорога и он затих.

Семичастный посмотрел на тело мертвого вождя советского народа безучастно, без интереса, потом вдруг развернулся к застывшему, как всегда спокойному Андропову, быстро приставил к его виску ствол и выстрелил, окрасив мозгами и кровью «поэта» стол совещаний, ковер на полу, стену, отделанную дубовыми панелями. Тяжелая девятимиллиметровая пуля, пущенная в упор, снесла полголовы человека, которого считали вторым по значимости после Леонида Ильича Брежнева.

Тело Председателя КГБ свалилось на стол, дернулось в судорогах, не желая умирать и затихло, не нарушая гробовой тишины кабинета. Слышно было только то, как падают капли крови, разбрызгиваясь по столу, сделанному лучшими краснодеревщиками советской страны, как булькает кровь, вырываясь из перебитых сосудов одного из самых могущественных людей страны.

Семичастный подошел к трупу, стараясь не запачкаться в крови, взял руку Андропова, вложил в нее пистолет и подняв повыше расстрелял оставшиеся в магазине патроны по уже мертвому телу бывшего генсека. Потом аккуратно положил руку Андропова с зажатым в ней пистолетом на стол и отошел в сторону, равнодушно оглядывая испачканные в крови свои пальцы.

– Зачем? – негромко спросил Шелепин – Зачем еще стрелял?

– Парафиновый тест – пожал плечами Семичастный – Пороховой нагар на руке.

– Не вызовет ли подозрения, что он стрелял левой рукой?

– Да какая разница – вызовет, или нет? Теперь мы хозяева положения! Ты! – Семичастный кивнул на Шелепина – Ты генсек, и давай, бери власть в руки! Все готово! Вперед! Страна ждет!



Весть о том, что Брежнев скончался от разрыва сердца застала меня в постели. Ночью я работал, борясь с головной болью (все таки хорошо мне засветил Кассиус Клей), потом плюнул на все и… лег спать. Чего я мучаюсь? Зачем ночами кропаю свои тексты? Я что, нищий фантаст в 2018 году, чтобы ночи напролет пытаться заработать на кусок хлеба? Теперь я богат, очень богат. И буду еще богаче!

Разбудила Ниночка, которая вставала рано, в отличие от меня, дрыхнувшего до обеда. Она безжалостно растолкала, и сунув в руки газету, потребовала:

– Читай! Скорее!

Я равнодушно взял газету в руки (вроде как это была «Нью-Йорк таймс»), и сон тут же слетел с меня, будто всего лишь пять минут назад я не досматривал последний сон. Заголовок гласил:

«Смена власти в СССР! Скончались две самые значимые фигуры в высшей власти Союза!»

И дальше в подробностях – в тех подробностях, которые стали известны корреспондентам газеты, а именно: Брежнев умер от обширного инфаркта, Андропов, не выдержав нагрузки на мозг после смерти своего любимого начальника – от обширного кровоизлияния в мозг. Таково заключение кремлевских врачей.

Управлял страной Шелепин, большинством в Президиуме ЦК выбранный Генеральным секретарем ЦК КПСС. Председателем КГБ стал Семичастный.