1918 год: Расстрелянное лето

– Это все благодаря вам, Вадим!

– Вы бы видели, что сейчас на Лубянке делается! – подхватил разговор Николай. – Солдаты кругом стоят. Не меньше роты. Только что они там сейчас охраняют, совершенно непонятно. Шесть или семь машин стоит. Какое-то начальство приехало. Все кругом бегают, суетятся. Когда я уже уходил, в грузовую машину трупы начали складывать.

– Как у нас с потерями? – резко спросил я Алексея, потому что видел, что у здешних боевиков от неожиданного успеха скоро начнется звездная болезнь.

– Есть. Погиб подпоручик Дмитрий Потапов, – тихо и печально сообщил Алексей. – Светлая ему память.

– Его смерть не была напрасна. Мы жестко отомстили комиссарам. За Долматовых, за Дашеньку, за Потапова, – победно и негромко сказал Николай. – За всех.

В гостиной на какое-то время воцарилось торжественное молчание. Прервал его врач:

– Господа, давайте выпьем за нашу святую Русь!

Только сейчас я обратил внимание, что на столе стоит графинчик, бутылка вина и закуска.

Потом был долгий разговор об обустройстве России, о ее будущем, после чего начались споры о том, как все лучше устроить. Даже сейчас у сидящих за одним столом и делающих по сути одно дело, не было единства, не было общих, прямых целей. Съев тарелку супа и выпив за процветание новой России стаканчик разведенного спирта, я снова прилег и незаметно для себя уснул.

Наутро я проснулся почти здоровым, ноющая боль в плече была не в счет, и очень голодным. В комнате пахло чем-то вкусным.

– Наш больной проснулся! – воскликнула Надежда Николаевна, выглянув из кухни. – Сейчас мы будем его кормить!

– Доброе утро, – поздоровался я. – А где Иван Севастьянович?

– Доброе утро. Врача нашего нет, уехал к больному. Как вы себя чувствуете?

– Готов встать, сесть за стол и съесть большую порцию чего-нибудь вкусного.

– Просто отлично! Вам помочь одеться?

– Справлюсь. Если что, позову.

– Завтрак будет через десять минут, – и женщина ушла в кухню.

Хотя рану разбередил, после чего она отчаянно заныла, но справился с одеждой сам, чем был весьма доволен. На завтрак был бульон из курицы и тушенная в сметане куриная печенка. Съев все с отменным аппетитом, положил вилку на пустую тарелку и поблагодарил женщину:

– Большое спасибо. Вы спасли меня от голодной смерти.

– Не за что, – проговорила Надежда Николаевна. – Теперь посидите в кресле. Может, хотите что-то почитать?

– Нет. Спасибо. Просто посижу.

– Тогда давайте просто поговорим, – обрадовалась медсестра, видно заядлая болтушка.

Только у нас с ней завязался разговор, как щелкнул замок входной двери и в комнату почти ворвался доктор, потрясая пачкой газет. Его просто трясло от возмущения.

– Вы не представляете, до чего дошли большевики! Они подлые, коварные… Я просто не могу найти для них слов! Они пишут, что будут расстреливать заложников! Понимаете, они будут убивать невинных людей!

– Успокойтесь, милейший Иван Севастьянович, этого следовало ожидать. У них нет вашего благодушия, потому что они жесткие рационалисты. Что, кроме этого, они еще пишут в газетах?

– Большевики напечатали перечень чекистов, которые, как они пишут, погибли за правое дело. Всего девятнадцать человек. Сегодня будет траурный митинг.

Доктор еще долго говорил, потом обедал, а я, сделав вид, что дремлю, для убедительности прикрыв глаза, думал, что мне еще нужно сделать.

«Задание выполнено, теперь можно заняться своими делами. Сначала навестить Воскобойникова, потом встретиться с Катей».

Я открыл глаза в тот момент, когда доктор закончил есть, и спросил его:

– Милейший Иван Севастьянович, а не найдется ли у вас какого-нибудь старого пиджака?

– Погодите, Вадим Андреевич! Вы что, куда-то собрались? Оставьте эти мысли! Еще день, а лучше два, вы должны оставаться у меня! Рана, если ее беспокоить, может воспалиться. Вы, как военный человек, должны об этом знать! К тому же обещал приехать Алексей. Он хотел с вами обязательно поговорить. А пиджак… Пиджак у меня есть. Белый парусиновый пиджак. В нем я на дачу когда-то ездил. Последний раз, дай бог памяти, это было в четырнадцатом году. Эх, славное было время. Вот помню, у меня была соседка по даче…

Воспоминания доктора длились недолго, так как приехал Алексей. Коротко обменялись приветствиями, после чего, несмотря на сопротивление доктора, я, еще раз поблагодарив его и медсестру, ушел.

Сначала мы заехали к Воскобойникову, где я взял деньги для доктора. Иван Николаевич ничего не спрашивал, но его опытный взгляд отметил раненое плечо, и, похоже, он сделал правильный вывод, соединив мое ранение и вчерашние события. Так как я поднялся к бывшему полицейскому один, то мог говорить с ним прямо и открыто:

– Иван Николаевич, нам надо разделиться. Вам сейчас надо переехать обратно к себе в квартиру. Старое дело уже никого из новых руководителей ЧК интересовать не будет, так как было основано на попытках чекистов отомстить за гибель своих сотрудников. Я, с вашего разрешения, пока поживу в этой квартире. Когда буду уезжать, верну вам ключ. Еще. Здесь, в саквояже золото и валюта, тоже возьмите с собой. И последнее. По делу Табунщикова. Деньги купца лежат в банках Лондона и Стокгольма, в английских фунтах. Насколько можно верить словам Типографии, цифры на денежной ассигнации являются комбинацией для ячеек в этих банках.

– И что теперь нам делать?

– Как что? Ехать в Лондон или Стокгольм и брать деньги. Наследников у него не осталось, так что совесть свою можете не мучить.

– Ехать? Нет-нет, Вадим Андреевич. Я человек простой, языков не знаю. Вы уж сами как-нибудь…


– Ладно. Потом с этим разберемся, а сейчас съезжайте.

– Понял. Сегодня же перееду. Еще что скажу: я очень рад, что судьба свела нас вместе, Вадим Андреевич. Благослови вас Господь.

Выйдя из дома, я сел в пролетку. Не успели мы отъехать от квартиры Воскобойникова, как Алексей неожиданно завернул в тихий переулок и остановился. Развернувшись ко мне, спросил:

– Вадим Андреевич, что вы дальше делать собираетесь?

Этот вопрос я ожидал еще вчера, поэтому ответил сразу, не раздумывая:

– Жить буду. Сам по себе. А там видно будет.

– Почему сам по себе?! Вы нужны нам! Вы отличный стратег! Разработали буквально на ходу такую замечательную боевую операцию! У нас давно не было такого успеха! Вы просто не представляете, что этим актом возмездия мы подняли боевой дух не только в нашей боевой организации, но и у всех честных и верных долгу людей во всей России!

– Вы преувеличиваете. Теперь давайте на этом закончим наш разговор. Возьмите деньги и передайте их доктору, при этом не забудьте сказать ему и Надежде Николаевне, что они оба замечательные и душевные люди. И еще. Вы не поймете, но все же скажу: мне надо разобраться в себе, а для этого нужно время.

– Действительно, не понимаю. Вы уже определили для себя, на чью сторону стать. Так в чем еще собираетесь разбираться?

– В себе. В своей душе. В этой жизни. Теперь если вам нетрудно, Алексей, отвезите меня к одной девушке. Ее адрес…





Эпилог




Лето сменилось голодной осенью. Если Питер давно уже сидел на пайке, то к концу осени голод пришел в Москву. Советская власть, чтобы как-то спасти положение, выпустила очередной декрет о так называемом десятимиллиардном чрезвычайном революционном налоге, благодаря которому теперь можно было официально грабить богатых крестьян и городскую буржуазию. Так как выдуманный большевиками налог добровольно платить никто не стал, власть Советов пошла проверенным путем: начала организовывать карательные экспедиции. Пока в городах шли повальные обыски и конфискации, в деревнях продотряды силой забирали продовольствие у крестьян. В ответ в городах стало все более расширяться и активно действовать подпольное движение офицерских союзов и боевых групп, направленное на свержение большевистской власти. В деревнях крестьяне все чаще стали выражать недовольство советской властью, которое нередко переходило в антиправительственные восстания, во главе которых вставали офицеры и эсеры. В народе влияние Белого движения усиливалось еще и тем, что во множестве городов и деревень имел место произвол и оскорбление религиозных чувств верующих, к тому же уставшим от войны крестьянам красными был обещан мир, а вместо него деревня увидела массовые принудительные мобилизации в Красную армию.

В больших и малых городах все больше росло недовольство политикой большевиков. Невиданными темпами росла спекуляция, обрушилась торговля, плохо работала связь и городской транспорт, не хватало топлива и сырья для заводов и фабрик. Люди все чаще стали высказывать свое недоверие к власти уже проверенными методами – демонстрациями и забастовками. До открытых столкновений дело пока не доходило, но по настроению людей чувствовалось, что осталось недолго ждать. Все это время контрразведка добровольцев обстоятельно и терпеливо внедряла своих агентов на все уровни советской власти, в том числе и в руководство Красной армии. При этом командование Добровольческой армии не только занималось формированием и укреплением своих частей, но и стало налаживать связи с другими воинскими формированиями Белого движения.

Тяжелая, кровавая борьба противостояния белых и красных сил только начиналась, но уже сейчас было видно, что она пойдет по другому пути, отличному от развития гражданской войны другой Земли.



Ростов. Ресторан «Метрополь». Радостная физиономия узнавшего нас метрдотеля.

– Господин полковник! Рад вас снова видеть! Господин поручик! Какая честь! Вы давно к нам не заглядывали! Здравствуйте, барышня. К сожалению, не имею чести вас знать, но искренне надеюсь, что вы станете нашей постоянной гостьей. Разрешите проводить вас к столу!

Не успели мы подойти к столу, как рядом с нами возникли сразу два официанта, и вскоре стол был уставлен закусками и бутылками. Мясное и рыбное ассорти, тарелки с солёными огурчиками и квашеной капустой, маринованные грибы. В центре стоял запотевший графинчик с водкой, коньяк и бутылка вина.

– Горячее через час, – по-хозяйски распорядился фон Клюге.

– Как изволите, господин полковник.

Только официант отошел от стола, как контрразведчик обратился к девушке:

– Екатерина Дмитриевна, я прекрасно понимаю, что вы пришли сюда отдохнуть, но нужно прямо сейчас поговорить с вашим спутником. Надеюсь, вы мне не откажете в этой маленькой просьбе?

– Не откажу, Михаил Генрихович, но за это вы мне будете должны танец.

– Обещаю. Для начала хочу сообщить, Вадим Андреевич, что вам присвоен чин капитана.

– Вроде я его не просил, – усмехнулся я. – Да и выглядит это как-то некрасиво. Я передаю добровольцам оружие и амуницию на восемьсот тысяч английских фунтов, а вы мне новый чин присваиваете.

– Вадим Андреевич, не играйте словами. Вы прекрасно понимаете, что это своеобразная благодарность командования Добровольческой армии за вашу помощь. Одно только ваше дело в Москве… – полковник бросил взгляд на Катю, которая сейчас смотрела в зал, и оборвал фразу. – А помните тот список, что вы мне когда-то дали?

– Помню, – и я вопросительно посмотрел на начальника контрразведки.

– Мы нашли большую часть людей из этого списка. Больше они нам беспокойства не доставят. Вот только есть одна странность. Один человек, полностью соответствующий вашим сведениям, сейчас воюет на нашей стороне. И очень даже хорошо воюет.

– Значит, я ошибся.

– Хотите услышать смешное?

– Говорите, – кивнул я головой.

– Выдели бы вы, как расстроился Ватрушев, стоило ему узнать о поступившей в армию крупной партии оружия и амуниции. Ведь буквально перед этим он прилюдно похвастался перед газетчиками, что именно его военно-торговая компания собрала и передала на нужды армии четыреста тысяч французских франков. Он даже до меня добрался. Как? Кто? Когда я не сказал, то обиделся. Совсем как мальчишка. Вы бы видели его лицо!

– Так что вы хотели мне сказать?

– Дело в том, что мы с вами сегодня встретились чисто случайно…