1918 год: Расстрелянное лето

– Все они, кончившие офицерские училища, мечтавшие стать героями или просто сделать карьеру, делали сознательный выбор в жизни, а тут раз – и вы никто! Вы лишаетесь всего, своих друзей, круга общения, привычного образа жизни. От вас все отвернутся. Поверьте мне на слово, начинать жить снова это крайне трудно.

– Хорошо, тогда еще вопрос. Что вы собираетесь делать с пленными?

– Хм. Суд определит степень наказания. Комиссаров и фанатиков – к стенке. Остальных…

– Создавайте из них штрафные роты и батальоны, которые пойдут на острие атаки в самых опасных направлениях. Сзади ставьте пулеметный взвод, чтобы у штрафников лишних мыслей в головах не появилось. И с Богом!

– М-м-м… Даже не знаю, что и сказать.

– Сейчас ничего не говорите. Думайте. Теперь вы мне лучше расскажите, что сейчас творится в Царицыне.

– У меня только общие сведения, так как конкретными данными по Царицыну не располагаю. Если только господа офицеры, с которыми вы только что познакомились, с вами этим не поделятся.

– Я еще в поезде понял, что даже здесь у вас нет единства. Ладно, идемте, поговорим с вашими коллегами. Посмотрим, что они скажут.

После того как у офицеров закончились ко мне вопросы, у нас завязался спор о методах ведения гражданской войны. Я успел только озвучить несколько тактических ходов, которые во времена развитого социализма являлись стандартными методиками тайной войны, как оба офицера с удивлением и возмущением посмотрели на меня.

– Вы и вправду так думаете, поручик? – чуть хрипловатым от волнения голосом спросил меня подполковник.

– В белых перчатках, господа, вы эту войну не выиграете.

– То, что вы предлагаете – подло по своей сути! Как вы не понимаете, что своими словами ставите себя вровень с красными ублюдками! – задетый моими словами, капитан стал горячиться.

– Господа, я уверен в своей правоте, а время покажет, кто прав.

– Знаете, господа, а я не стал бы столь решительно отметать слова поручика, – поддержал меня фон Клюге. – Думаю, что не уроню свою офицерскую честь, если выстрелю врагу в спину или взорву его артиллерийский склад, лишь бы это шло на пользу нашему движению. Еще скажу. Вам не доводилось сталкиваться лицом к лицу с красными, поэтому вы…

– Да что вы такое говорите, господин полковник! Это противно офицерской чести! Да после подобных «подвигов» только и остается, что пустить пулю в висок! – капитан, сверкая глазами, был излишне эмоционален. – Пусть твой враг подл и коварен, но ты сам должен вести войну по правилам!

– У большевиков слово «честь» не в ходу, господин капитан. Попробуйте это понять и запомнить!

Именно сейчас проявились истинные эмоции у барона. Я это не только чувствовал, но и видел: при этих словах у него закаменело лицо. У капитана оно наоборот покраснело, и он уже был готов сказать какую-то дерзость, но я опередил его:

– Совершенно ненужные эмоции, господа. Вы лучше почитайте этот документ! Может, тогда вы лучше нас поймете.

Достав из кармана сложенный вчетверо мандат, взятый с трупа чекиста, я протянул его подполковнику. Тот взял бумагу, развернул ее, внимательно прочитал, сморщился, словно надкусил лимон, потом протянул ее капитану, который все еще не мог успокоиться, бросая возмущенные взгляды то на меня, то на фон Клюге. Тот быстро пробежал глазами, раз, другой, потом бросил взгляд на меня, резко спросил:

– Вы это где взяли?!

– С трупа врага, – со скрытой издевкой ответил я.

Тут усмехнулся фон Клюге:

– Чего вы так удивляетесь, Андрей Феоктистович? Мне известно содержание этой бумажки, но после того, что мне довелось пережить, ничего странного в ней не нахожу. Мне известно, что вы доблестно воевали с германцем, но там он был по ту сторону линии фронта, а теперь враг везде, и чем раньше вы это поймете, тем лучше.

– Не знаю, что и думать, – растерянно буркнул подполковник. – Эта бумажка дает право на убийство людей по прихоти его владельца. Уму непостижимо! Может, я действительно чего-то не понимаю, господа?!

– Николай Степанович, – я окончательно решил сменить тему и обратился к подполковнику. – Вы не могли бы рассказать мне об обстановке в Царицыне?

– Быстрый вы человек. Не успели из Москвы приехать, уже в Царицын собрались, – усмехнулся подполковник. – Что вы там, Вадим Андреевич, забыли, если не секрет?

– Не секрет. Надо вернуть дочь Ватрушева отцу. Сейчас она в Москве, но возможно, поедет поездом на Царицын. Я сегодня буду у Владимира Тимофеевича, узнаю последние новости, но, похоже, Царицына нам не миновать.

– Вы что, у Владимира Тимофеевича в зятьях ходите?! – поинтересовался уже капитан.

– Просто я хороший знакомый Тани, вот меня и попросили помочь.

– Пусть так, – пряча усмешку, сказал подполковник. – Что тут скажешь. Раз дама в беде, рыцарь должен спешить на помощь. Не хочу вас расстраивать, поручик, но скоро там могут начаться военные действия, и тогда этот район может превратиться в преддверие ада, поэтому я бы вам посоветовал пробираться в Москву другими, окольными путями. Правда, через Царицын до Москвы будет быстрее всего, так как комиссары нагнали туда паровозы и формируют поезда с зерном. Три, а то и четыре состава в сутки. При определенной удаче вполне можно сесть на такой поезд. Они скорые, поэтому едут быстро. Ходят и пассажирские поезда, но эти идут редко и медленно.

– Если я правильно понял, то вы предлагаете поезд «Ростов – Москва»?

– Вчера бы предложил, вот только в районе станции Андреевская начались бои. Сначала петлюровцы сцепились с красными, но наложив в штаны, стали отступать, комиссары кинулись вдогонку и наткнулись на войска гетмана Скоропадского. Так что тут теперь все зависит от железнодорожников, к тому же непонятно, как долго продлятся боевые действия на том участке. Рискнут поехать, значит, состав пойдет, не рискнут… Сами понимаете, никто их заставлять не будет. Это не воинский эшелон.

– А до Царицына как добраться?

– Только через линию фронта, а так как она не сплошная, то при наличии удачи и определенной выучки это несложно сделать. Знаю, что крестьянам близлежаших сел, которые по воскресеньям ездят в город на ярмарку, никто не препятствует. Да и на лодке ночью можно попасть в город.

– А в самом городе как?

– Раньше проще было, но после совещания в середине июня большевики город перевели на военное положение. Военные патрули на улицах, да и ЧК свирепствует.

– Скажите, а нет у вас возможности сделать вот такую бумагу, – и я показал пальцем на мандат чекиста, который до сих пор держал в руках подполковник. – Для меня.

– Боюсь, что нет, – извиняющимся тоном ответил подполковник.


«Он прав. Кто я? Еще один поручик, к тому же едет с левым поручением».

– Нет так нет. Извините, господа, но мне уже надо идти.

– Вадим Андреевич, как вы смотрите на то, чтобы посетить ресторан сегодня вечером? – неожиданно спросил меня барон. – Хочу вас познакомить с одним человеком.

– Если вас устроит половина девятого – девять, то я готов.

– Ресторан «Метрополь». Жду.



В кабинете, кроме хозяина дома, меня ждали двое мужчин. Один из них был крупным и плечистым, к тому же, судя по толщине запястий, обладал немалой силой. Окладистая борода и пышная грива волос. Взгляд прямой, уверенный и дерзкий. Лет сорок – сорок пять. Одет он был в черкеску, а в руке держал папаху. Второй был его полностью противоположностью. Ниже среднего роста, худой и жилистый, с бегающими глазами. Несколько мятый костюм, на шее – нечто вроде галстука, лаковые штиблеты, а в руках – котелок и тросточка. Лицо среднее, совсем незапоминающееся. Скользнул по нему взглядом и сразу забыл.

– Здравствуйте, господа. Честь имею. Поручик Беклемишев Вадим Андреевич.

«Казак», так я сразу определил для себя здоровяка, заговорил первым:

– Владимир Тимофеевич, а почему вы нам не сказали, что собираетесь этого хлыща с нами послать?

– Это мне решать, Гордей! – сказал, как отрезал, хозяин кабинета. – А сейчас знакомьтесь!

– Гордей Поддубный, – коротко представился «казак». По его тону можно было судить, что для плюгавенького офицеришки и такое представление сойдет.

– Василий Петрович Лыскин. Бывший агент уголовного сыска Москвы, – коротко кивнул головой «сыщик», представляясь.

– Чем же я вам не угодил, позвольте вас спросить? – обратился я к «казаку».

– Это я вам скажу, ваше благородие, – высказался за своего компаньона «сыщик». – Хоть к семье господина Ватрушева, как Гордей Матвеевич, не был приближен, но знаю о ваших нелицеприятных делах в достаточной степени, так как именно я собирал на вас сведения. Игорные дома, кутежи, бордели, соблазнение замужних дам и еще много чего подобного. Поэтому считаю своим долгом доложить вам, что полностью согласен с мнением Гордея Матвеевича.

Я обвел внимательным взглядом своих обоих недругов, потом посмотрел на хозяина дома и сказал:

– Они правы, Владимир Тимофеевич. Ехать нам вместе не стоит. Дело и так в достаточной степени намечается деликатное, так зачем его еще усугублять внутренними распрями и недоверием.

– Я подумаю над этим, – в голосе хозяина дома сейчас легко читалась сдавленная ярость. Слова «сыщика» вновь настроили его против меня. – Теперь я хочу услышать все ваши соображения по поводу спасения моей дочери!

Как я и предполагал, люди Ватрушева предлагали ехать поездом «Ростов – Москва», но при этом они исходили из того, что девушка все это время будет находиться в Москве. Судя по всему, они еще не знали, что отъезд поезда находится под вопросом.

– Новостей из Москвы нет? – первым делом поинтересовался я.

– От Тани ничего нет, – при этом миллионер одарил меня злым взглядом. – Мой человек был на квартире Елены Скокиной, после чего оставил ей записку. В ней сказано: оставайтесь в Москве, за вами приедут. Так что у вас, поручик?

Я коротко изложил два варианта пути со своими плюсами и минусами. Владимир Тимофеевич задумался. Наконец, он поднял глаза и сказал:

– Ждем до завтрашнего утра. В десять все приходите ко мне. К этому времени необходимо прояснить все с поездом на Москву. Если поезд поедет по расписанию, то чтобы билеты у вас обоих были в кармане. Полагаюсь на тебя, Василий Петрович. Вы, поручик, готовьтесь ехать в Царицын. Всем все понятно?

– Не извольте беспокоиться, господин Ватрушев. Сделаем все как надо, – отрапортовал «сыщик».

Судя по тому, что мне удалось заметить, а агенту можно было дать лет сорок пять, был он хитрым и матерым зверем. У него наверняка столько лиц, сколько ролей у актера. Возможно, и крови не боится. Впрочем, мне было все равно, что он за человек, главное, он много знает о том Беклемишеве.

– Василий Петрович, не могли бы вы уделить мне немного времени. У меня есть к вам несколько вопросов.

– Ко мне? – удивился «сыщик». – Хорошо. Всецело к вашим услугам, господин поручик.

– Все свободны, – распорядился Ватрушев, – а вы, Вадим Андреевич, еще задержитесь. Мне тут предложили одного человека. Если подойдет, то поедет с вами, – он немного помолчал, потом продолжил: – Мне подтвердили то, что вы говорили о потере памяти. Может, это действительно правда, но при этом ничего не меняет. Вы должны мне вернуть мою девочку! Говорю сразу: если с ней что-то случится, я буду считать, что убийца – ты! Куда бы ты ни убежал, я тебя найду и предам лютой казни! Помни это! Ты теперь связан одной веревочкой с моей Таней! И моли Бога, чтобы она не оборвалась!

Пропустив мимо себя эмоциональный всплеск хозяина кабинета, я встал.

– Всего хорошего, Владимир Тимофеевич.

Выйдя из особняка Ватрушева, я дошел до ворот, где меня ожидал бывший полицейский.

– Так что вы хотели от меня услышать, господин поручик? – с некоторым напряжением в голосе поинтересовался у меня Лыскин.

– «Так как именно я собирал на вас сведения…» Ваши слова?

– Не отрицаю. Так в чем дело? Объясните… – насторожился «сыщик».

– Все то, что вы собрали на меня… мне хотелось бы знать.

– Это как понять? – сейчас в голосе сыщика слышалось неподдельное изумление.

– Да не волнуйтесь вы так. Просто расскажите мне все, что знаете обо мне. Где жил, родственники, друзья, подруги. Чем подробнее, тем лучше. За ваше потраченное на меня время я заплачу, – с этими словами я достал из кармана пачку немецких марок.