1918 год: Расстрелянное лето

Виктор Тюрин



Пролог

Украина

Глава 2

Глава 3

Ростов

Глава 5

Глава 6

Москва

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Эпилог





* * *





Виктор Тюрин

1918 год

Расстрелянное лето





Серия «Попаданец»

Выпуск 111



Иллюстрация на обложке Сергея Курганова

Выпуск произведения без разрешения издательства считается противоправным и преследуется по закону



© Виктор Тюрин, 2021

© ООО «Издательство АСТ», 2021






* * *





Пролог




Наша семья распалась, когда мне было десять лет. Мать бросила отца (он был тренером по боксу и очень тяжелым по характеру человеком) и уехала в неизвестном направлении, после чего тот спился, ввязался в драку и угодил в тюрьму. Больше в моей жизни отец не появлялся. Меня взял на воспитание его старший брат. Профессиональный военный, прошедший горячие точки, он получил тяжелое ранение и был вынужден уйти на пенсию. Будучи предприимчивым человеком, недолго оставался не у дел и скоро занял место начальника охраны крупного предприятия. Вроде все у него было. Отличная работа, любящая жена и… сын. Вот только тут произошла осечка. Пока отец воевал, сын незаметно превратился в наркомана. Его вылечили, но вот в сердце отца его уже не было. И тут появился я. Он увидел во мне второй шанс, который дала ему судьба. Усыновив меня, он надеялся сделать из меня то, что хотел видеть в своем сыне, видеть настоящего мужчину, воина, бойца. Из меня получилась хорошая заготовка, потому что я был готов на всё, лишь бы снова не оказаться одному в холодной и грязной квартире, где ничего нет ценного, кроме пустых бутылок. Кровавая драка пьяного отца со своими собутыльниками. Пьяная голая баба, вся в блевотине, спавшая на полу в ванной. Наряды милиции, злобная ругань соседей, презрительные взгляды одноклассников. Все это я заставлял себя вспомнить, когда не хотелось вставать рано утром и бежать во двор, чтобы час посвятить себя специальной зарядке, разработанной для меня отчимом. Мне приходилось ее делать в любую погоду, так как мороз, дождь, гололед в расчет моим новым отцом не принимались. Рукопашный бой, тир, плавание, прыжки с парашютом. Стараясь изо всех сил, я даже не заметил, когда мой далеко не стандартный образ жизни стал для меня повседневным и привычным.

Мне понравился вкус побед. Я получал удовольствие от схваток с сильным соперником, от точного выстрела, который приносил мне победу в соревнованиях. К этому, наверно, надо прибавить мою предрасположенность к подобной жизни, иначе бы я просто превратился в обычного офицера, который всю свою жизнь мотался бы из гарнизона в гарнизон. В становлении мне немало помогли звериные инстинкты, когда приходилось выживать, в полном смысле этого слова, живя с отцом. Приемный отец не только укреплял и развивал эти способности, а вместе с ними тренировал мою память и наблюдательность к мельчайшим деталям. В дальнейшем специальные методики и преподаватели сумели отточить их до совершенства.

После школы я пошел в армию, так хотел отчим, считавший, что военную карьеру нужно начинать с нуля. Для меня практически ничего не изменилось, за исключением того, что свою комнату я сменил на казарму. После армии я окончил военное училище и в свои двадцать восемь лет был уже опытным, обстрелянным офицером, когда поступило новое предложение. Спросил совета у своего отца, тот дал добро, после чего я поступил и закончил спецшколу, став «специалистом широкого профиля». Вся моя последующая жизнь пошла по накатанной колее: мне ставили задачу, я ее выполнял.

Мои детские воспоминания, что остались в памяти, отвратили меня от создания семьи. Преподавателей, а позже и начальство, такая постановка вопроса вполне устраивала. Как мне как-то сказал один из преподавателей: «Неуязвим тот, кто ни к кому и ни к чему не привязан».

Мой обширный опыт включал в себя двадцать три года участия в спецоперациях по всему миру, как в составе группы, так и в одиночку, создав уникальный сплав разведчика и бойца. Работать приходилось и в горах, и в джунглях, и в городах. Как-то в разговоре со своим коллегой, хобби которого были древние самураи, я услышал и запомнил одну его фразу: наша работа даже рядом не стояла с «кодексом чести самурая». Мне бы рассмеяться над его словами, но я тогда даже не улыбнулся, так как за годы своей военной карьеры сумел совместить понятие «война» со словом «работа», а слово «убийство» у меня осталось для гражданской жизни. Даже в этом случае так считал не я, а уголовный кодекс. Исторического хобби, как у моего коллеги, у меня не было, и большую часть своего свободного времени я посвящал тому, что считал неотъемлемой частью своей работы, рукопашному и ножевому бою. Так и прошла моя жизнь, полностью отданная служению Отчизне, завершившись – неожиданно и банально – на больничной койке.





Украина

Глава 1




Я стоял перед открытой дверью, нет, скорее, это был проем, из которого бил серебряный свет, заливавший все вокруг меня, но при этом он не слепил. Я знал, что мне надо идти вперед, но почему-то замер в непонятном для меня ожидании. Ваш выбор. Это были не слова, а понимание того, что мне предстоит сделать. Потом появился образ женщины. Она была чуть выше среднего роста, темноволосой, синеглазой, стройной. Очень красива. Причем ее красота была не яркой и вызывающей, а мягкой и спокойной. Я уже тонул в ее взгляде, как вдруг неожиданно увидел несколько расплывающееся перед глазами лицо мужчины.

– Вадим Андреевич, голубчик, вы…

Надо мной нависла чья-то плотная фигура, в бело-грязной рубашке, от которой просто отвратительно пахло. С шеи на веревочке свисал крестик. Прищуренные близорукие глаза мужчины вглядывались в меня с каким-то непонятным изумлением. В следующий миг раздался металлический скрежет и в полутьму ворвался поток солнечного света. Я закрыл глаза.

– Что, крысы золотопогонные, у двери столпились? Прощаетесь?! Ничого! Скоро вы все в штаб к Духонину пойдете! Завтра комиссар приедет и все вам! Революционный суд всем, суки, устроим. А ну, гады, отошли в сторону! Митька! Ты там скоро?!

Откуда-то, явно недалеко, раздался чей-то громкий голос:

– Да щас, Фрол! Щас!

Я услышал шорох одежды, а потом почувствовал гнилое дыхание, вырывавшееся из чьего-то рта.

– Он точно сдох?

Моя звериная интуиция забила в набат, готовя меня к схватке. Все, что происходило со мной, было непонятно, а значит, опасно. В таких случаях я всегда действовал на опережение. Открыв глаза, быстро вскочил. Кто-то за моей спиной удивленно выкрикнул:

– Не может быть!

Следом за ним другой мужской голос удивленно и растерянно произнес:

– Матерь божья, да как же это?!

Стоя в шаге от солдата, я оценивал его как человека и как противника. Он был в грязной, с резким запахом пота, гимнастерке, с широко раскрытыми глазами, сжимал в руках винтовку. На голове, сдвинутая на затылок, фуражка со звездочкой. Глаза злые и растерянные. Мозг мгновенно оценил полученную информацию: гимнастерка старого образца, звездочка на фуражке с плугом и молотом, ботинки и обмотки на ногах, винтовка – мосинка. Солдат Красной армии?! Я пока не понимал, что происходит, но от солдата прямо несло опасностью. Несколько секунд – и растерянность в солдате сменилась на ярость. Стоило мне это почувствовать, как эмоции привычно исчезли, уступив место боевым рефлексам, но первый ход я предоставил противнику, и только из-за того, что совсем не владел ситуацией. Убить его для меня не было проблемой, но потом как-то неудобно извиняться перед мертвецом, если я неверно понял ситуацию.

– Ах ты, сука белогвардейская… – руки солдата привычно перехватили винтовку, направляя ствол в мою сторону, вот только довести дело до конца я ему не дал. Секунда – и винтовка чуть ли не вылетает из рук солдата. Вторая секунда – новый удар ломает ему гортань, забивая крик обратно в глотку. Резко хватаю солдата за плечо и рву на себя, одновременно уходя в сторону. Солдат, уже за моей спиной, роняет винтовку, падает и хрипит. Слышно, как к сараю подъезжает телега, а также разговор двух человек. Дверь распахнута наружу, причем в их сторону, поэтому видеть они ничего не могли, но вдруг что-то услышали. Прислушиваюсь. Нет, разговор они не прервали, а значит, ничего не заметили, зато через несколько секунд встревожатся, поэтому надо действовать быстро и прямо сейчас. Вперед! Выскочив из сарая, я вижу остановившуюся телегу с сидящим в ней дедом-возчиком и стоящего рядом с ним худого, долговязого солдата с винтовкой за плечом. Он в этот самый момент громко рассказывает деду про фильму, которую когда-то видел в городе, при этом, как сумасшедший, жестикулирует руками. Стоило им увидеть меня, выскочившего из сарая, словно чертик из коробочки, оба резко замолкают и цепенеют. Рывок – и я уже около солдата. Он успевает только сбросить с плеча винтовку, но получив жесткий удар в кадык, роняет оружие и хватается обеими руками за горло. Хрипит, багровеет лицом, затем падает на колени. Хватаю с земли винтовку, с силой бью солдата прикладом по голове. Слышен хруст костей, и тело, тело уже беззвучно заваливается на бок. Оглядываюсь по сторонам, оценивая обстановку и степень опасности.

Сарай, где держали пленных, был расположен на краю деревни. Рядом находилось большое пепелище, которое отделяло сарай от остальных домов, а так как сгорело строение не до конца, то частично загораживало от возможных любопытных взглядов. Ближайшие ко мне дома стоят за заборами, на окнах белеют занавески, да и дворы в густой зелени. Заметить то, что произошло, можно было только в том случае, если кто-то будет стоять прямо сейчас у окна и смотреть в нашу сторону, но в любом случае надо как можно быстрее убрать труп от чужих глаз, но сначала я бросил взгляд на деда. На его голове была соломенная шляпа, из-под которой выбивались давно не стриженные седые волосы. Загорелое морщинистое лицо. Седые усы свисали вниз, переходя в лохматую бороду. В глазах растерянность и страх.

«Надо успокоить человека. Источник информации».

– Сиди спокойно, отец, и останешься жив. Обещаю.

Он зачем-то несколько раз кивнул головой, а потом стал быстро-быстро креститься.

– Господи, спаси, господи, спаси… – донеслось за моей спиной тихое бормотание старика.

Не успел я схватить труп солдата за руку, как мне на помощь пришел крепко сбитый дядька в нательной рубахе и кальсонах. Его голова была наголо обрита, в отличие от лица, заросшего щетиной, которое было в синяках и кровоподтеках. Вдвоем мы затащили мертвеца за избу и кинули в бурьяне, который в изобилии рос за сараем. Только сейчас я обратил внимание, что за околицей расстилается широкая степь. Порыв ветра словно поднял волны в этом серо-зеленом море, принеся с собой ароматы разнотравья. Солнце грело, но не так сильно – дело шло к вечеру. Мозг автоматически отметил, что там, где я умер, был февраль.

«Там зима, тут лето».