1917: Государь революции

– То есть как, государь?! Это абсолютно невозможно! В условиях весенней распутицы на юге и снежных заносов на севере мы просто не успеем провести сосредоточение сил, не говоря уж о подвозе боеприпасов и прочего. И есть же график и сроки кампании на этот год, утвержденные на Петроградской конференции. Причем мы же поднимали наоборот вопрос о сдвиге сроков наступления на лето, в связи с последними событиями и общим снижением боеспособности русской армии!

– А вам не кажется странным такой порядок событий: сначала более или менее боеспособная наша армия готовится к весеннему наступлению, потом нам фактически замораживают поставки уже оплаченных вооружений и боеприпасов, затем у нас случается череда внутренних потрясений, включая две попытки мятежа и смену монарха, а затем армию с подорванной боеспособностью требуют немедленно бросить в большое наступление прямо по колено в грязи? Причем не желают слушать никаких наших аргументов?

– Но если мы откажемся, а Нивелю удастся его наступление, то мы действительно будем иметь бледный вид. Возможно, в предательстве нас прямо не обвинят, но наше место за победным столом будет в лучшем случае у двери. А если Нивель не преуспеет, то всю вину за катастрофу возложат на Россию и так же используют это против нас.

– Вот, Василий Иосифович, я вижу, вы тоже оценили красоту игры наших союзников. Да, генерал, именно так. Дело запахло победой и дележом трофеев. И нас пытаются оттеснить от стола. Кстати о Петроградской конференции. Вспомните о том, что основной неофициальной темой той конференции были вовсе не наступление как таковое, и не кампания 1917 года в целом. Основной темой была возможная революция в России. С чего такая забота?

– Ну, – пожал плечами он, – это как раз понятно, союзники были обеспокоены возможной революцией и тем опасным влиянием, которое она бы имела на боеспособность армии. А это могло сказаться на успехе всей войны в целом.

Я поднял бровь.

– Вы полагаете? А вы не находите странным, что обеспокоенные, как вы говорите, союзники сделали все, чтобы эта самая революция случилась? И это как раз в преддверии большого наступления на Восточном фронте? На момент подготовки и проведения Петроградской конференции в России уже сложилось несколько центров заговора, в которых планировался дворцовый или военный переворот. Кроме того, было несколько центров, которые планировали коренную смену общественного строя, путем установления республики или даже какой-то революционной диктатуры, так хорошо известной нам по революционным событиям прошлого в той же Франции. Оставив даже пока в стороне сам факт многократного покушения на священные особы государей императоров Всероссийских со стороны, казалось бы, ближайших военных союзников, хочется спросить – какую же цель преследуют в Лондоне и Париже, пытаясь организовать переворот в России? Быть может, они хотят получить более боеспособную Россию? Этот вариант мы решительно отметаем как несостоятельный. Любая революция в России подорвет боеспособность армии до такой степени, что даже нынешнее разложение войск покажется образцом дисциплины. Тогда для чего же?

Генерал ничего не ответил.

– Молчите? А я вам скажу! Повторяю, Россию просто решили устранить как ненужного более компаньона, который в перспективе может стать конкурентом. Наши дорогие союзники отлично осознают, что у немцев есть только два варианта приемлемо закончить эту войну, а именно выбить из войны либо Францию, либо Россию. И как вы понимаете, их интерес в том, чтобы склонить германцев к удару по России. Но сил у немцев на сокрушительный удар по России нет, и соблазниться они могут, лишь увидев беспомощность русской армии и революционную смуту в тылах Российской империи. Лишь в этом случае они могут решиться развернуть основные силы в сторону России, выбивая ее из войны и полагая, что погрязшая в Гражданской войне Россия не сможет потом нанести удар в спину Германии. А для этого в России должна случиться революция. Не смена монарха, нет, им это мало что даст, а именно всеобъемлющая революция, разрушающая устои, рушащая дисциплину в армии и повергающая в хаос транспорт и хозяйство империи. Добившись революции в России, наши, прости господи, союзники добиваются сразу нескольких целей. Первое – они переключают внимание Германии на восток, обнажая тем самым оборонительные рубежи на западе. Второе – они расчищают и облегчают путь генералу Нивелю для нанесения сокрушительного удара по Германии. Третье – они устраняют Россию из числа стран-победительниц в этой войне, а значит, можно ничего обещанного не выполнять, включая Проливы и все остальное, о чем мы договорились. И четвертое – сама поверженная и опрокинутая в хаос Россия может стать и для стран Антанты, и для стран союза центральных держав тем пространством и тем ресурсом, который можно разделить на колонии между всеми заинтересованными сторонами. Революции мы не допустили. Но, даже не добившись революции в России, они все равно уверены в том, что Нивелю удастся нанести Германии решающий удар, и потому все еще надеются так или иначе обвинить Россию во всех смертных грехах, дабы как минимум уменьшить ее долю при разделе победных трофеев, а как максимум – попытаться все же обратить Российскую империю в хаос смуты.

Помолчав несколько минут, продолжаю задумчиво глядя в окно:

– Но мне кажется, что в Лондоне и Париже выдают желаемое за действительное. Вообще, генерал, я считаю в корне ошибочной наступательную стратегию союзников на этот год. В Большой Игре, участниками которой мы являемся, расклад сил на данный момент таков, что проиграет в этом году тот, кто сделает первый ход. Если при большом наступлении фронт не будет прорван, а он прорван не будет, попомните мое слово, то это самое наступление превратится в бойню, в мясорубку, масштаб потерь в которой всколыхнет именно ту страну, которая понесет чудовищные потери без видимого результата. Военная катастрофа неизбежно приведет к волнениям в тылу, что, на фоне общих революционных настроений во всех воюющих странах, чревато очень большими потрясениями, вплоть до падения правительств, переворотов и даже начала гражданской войны. И контрудар со стороны ранее оборонявшегося противника может окончательно опрокинуть деморализованную державу, которая сделала тот роковой первый ход, обернувшийся катастрофой.

Генерал тут же возразил:

– Прошу меня простить, ваше величество, но и затягивание войны еще скорее может обернуться катастрофой. Слишком велика усталость от войны, слишком быстро падает дисциплина во всех воюющих армиях, а миллионы вооруженных озлобленных солдат – это не шутки для любого правительства.

– То есть вы считаете, что простое сидение в окопах более опасно для морального духа, чем бессмысленная мясорубка?

– Нет, государь, но победоносное наступление всегда поднимает боевой дух войск.

– Победоносное – да. Но весь 1916 год стороны несли чудовищные потери без явного результата. Что как раз и привело к резкому росту антивоенных настроений и падению дисциплины в войсках.

– Тем не менее Антанта получила стратегическое преимущество в ходе прошлогодней кампании, подорвав силы центральных держав настолько, что они уже не имеют сил на крупные наступления ни на одном из фронтов, где требуется прорывать эшелонированную оборону. Точнее, ни на одном из участков фронта центральные державы не смогут сконцентрировать сил, достаточных для прорыва хорошо укрепленных позиций на достаточную глубину, критически не оголив при этом другие фронты. А попытайся они это сделать, это сразу же приведет к наступлению Антанты на оголившихся участках.

– На наступление – да, сил и центральных держав нет, но на сидение в обороне – вполне. К тому же не мне вам рассказывать, что у находящейся на крепкой оборонительной позиции армии моральный дух падает медленнее, чем у противника, который раз за разом штурмует серьезные укрепления безо всякого результата, оставляя при этом горы трупов на подступах к вражеским окопам. В какой-то момент очередное прибывшее подкрепление откажется идти в самоубийственную атаку. И вы сами знаете, что будет дальше. Это верно и для англо-французских войск, и уж куда вернее для русской армии в нынешнем ее состоянии. Это будет бессмысленная бойня, которая приведет к обрушению всего нашего фронта из-за массового отказа войск идти в наступление и контрударов германцев. На контрудары в образовавшиеся прорехи у немцев сил хватит даже без переброски войск с французского фронта. К тому же, Василий Иосифович, не мне вам рассказывать о катастрофическом для нас соотношении количества орудий, особенно тяжелых, химических зарядов, пулеметов, аэропланов, танков и броневиков, автомобилей, тракторов, прочих тягачей между Россией и центральными державами. Итак, мы не можем наступать, мы не можем не наступать, мы не можем даже хлопнуть дверью в ответ на открытое вмешательство союзников в наши внутренние дела и явно враждебные действия, направленные на свержение законной власти в России. А это значит, что мы будем обвинены союзниками при любом развитии событий. Никакие оправдания их не устроят. Нашими союзниками мы поставлены в ситуацию, при которой каждый наш шаг ведет к ухудшению нашего положения. В шахматах это называется цугцванг, не так ли? Мы, конечно, не попали в главную ловушку и избежали революции в России, но партия не закончена, и любой вариант ее развития ведет нас к проигрышу. Участие в наступлении Нивеля, с любым результатом этого наступления, в итоге приведет к обвинению и потерям России. Наше наступление на Восточном фронте сейчас однозначно приведет к катастрофе. Отказ от наступления приведет к обвинению в предательстве. Забавное положение, вы не находите?

Главковерх Действующей армии хмуро кивнул.

– Да, государь, смею заметить, что ситуация препаршивая. Как говорится, куда ни кинь – всюду клин.

– Хорошо, генерал, вопрос вам как профессионалу: можем ли мы выполнить требования союзников об одновременном с Нивелем наступлении? Сможет ли русская армия в нынешнем состоянии прорвать германский или австрийский фронт, если наступление начнется в ближайший месяц?

– Маловероятно, если смотреть на вещи трезво. Наступление захлебнется, будут огромные потери, и как бы все не обернулось революцией в тылу.

– А каков шанс, что Нивелю удастся прорвать фронт на достаточную стратегическую глубину, настолько, чтобы принудить Германию запросить мира?

Гурко сделал неопределенный жест. Кивнув, продолжаю:

– А я вам скажу – таких шансов нет, даже если мы ударим на своем участке фронта одновременно с союзниками. Нивелю даже не удастся повторить Луцкий прорыв генерала Брусилова, поскольку немцы не австрияки, а о наступлении Нивеля знает каждый официант в Париже. И уж конечно о нем знают в Берлине. Германцы прочно засели и засели не в чистом поле, а на хорошо укрепленных позициях Линии Гинденбурга, с возможностью покидать свои позиции и быстро занимать подготовленные рубежи второй и третьей линии обороны. А на первой линии в капонирах и блиндажах останутся пулеметные расчеты, которые невозможно выкурить никакой артиллерийской подготовкой. И повторятся катастрофы Вердена и Соммы. Сотни тысяч погибших в результате кинжального пулеметного огня. Горы трупов и нулевой результат. Ну, если не считать подготовленного германцами контрудара. И удар этот будет предельно мощным. У немцев просто нет другого выхода. Революции в России не случилось, русский фронт не рухнул, а потому только выбивание из войны Франции может спасти Германию. На карту поставлено всё. Русская армия сейчас ослаблена и не готова к большому наступлению, а англо-французы в результате военной катастрофы будут предельно измотаны и не смогут оказать серьезного сопротивления. Тем более что кроме наступления Нивеля у немцев не будет другого шанса на победу в обозримом будущем. Впереди только вступление в войну США и удушение Германии и центральных держав.

Я внимательно посмотрел в лицо Гурко.

– Генерал, пришло время трезвых оценок и сложных решений. Скажу больше – решений рискованных и граничащих с авантюрой. Но, признаться, других вариантов я не вижу. Итак, союзники отказываются внимать голосу разума и сами идут в ловушку, давая германцам шанс переломить ситуацию и выиграть эту войну. Наступление Нивеля закончится катастрофой, и очень велик шанс, что мы вскоре окажемся на континенте один на один с германской военной машиной. И шансов победить в этом противостоянии у нас немного. У вас есть возражения против этого утверждения?

– Никак нет, ваше императорское величество!

– Нам нужно время для приведения армии и тыла в порядок, и нам не нужно, чтобы Франция вышла из войны, дабы не остаться с германцами один на один, так?

– Так точно, государь!

– В сложившихся правилах игры мы этого сделать не можем. Значит, к черту правила!

Гурко аж вздрогнул от моего внезапного восклицания. Я же продолжил рубить рукой воздух.

– К черту правила, которые ведут к поражению! Меняем правила и меняем условия игры! Не можем предотвратить катастрофу Нивеля? Давайте не допустим наступления! Сами не можем наступать из-за слабости? Найдем этому благородное обоснование! К черту условности! Народы хотят мира? Мы объявляем мирную инициативу! Предлагаем всем объявить перемирие на фронтах и сесть за стол переговоров. В качестве жеста доброй воли и в качестве первого шага мы в одностороннем порядке объявим: «Сто дней для мира». Сто дней, в ходе которых русская армия не будет предпринимать наступательных операций ни на одном из фронтов, если на нас не нападут. Мы призовем все остальные воюющие страны объявить свои «Сто дней для мира» и присоединиться к нашим усилиям по урегулированию военного конфликта за столом переговоров!

Генерал ошарашенно смотрел на меня.

– Простите, государь, но это никого не устроит. Франции нужен Эльзас и Лотарингия, Британии нужно уничтожить германскую военную машину и экономику, устранив таким образом конкурента, США слишком много уже вложили в перевооружение, и дельцы с Уолл-стрит не обрадуются такому повороту событий, а сама Германия не согласится на перемирие, поскольку это не решает ни один вопрос, из-за которых она вступила в войну, да и, как вы сами сказали, для них перемирие ведет к удушению. Австро-Венгрия же без победы вообще может рухнуть под натиском национальных революций. Так что наш призыв, как и другие призывы до этого, не приведет ни к чему и повиснет в воздухе глупой шуткой.

Я усмехнулся.

– Ну, шутка не такая уж и глупая. Подумайте сами, генерал. Да, мирные инициативы уже были и, как вы правильно сказали, просто повисли в воздухе. Мирные инициативы выдвигал мой брат Николай, но все знали о его пацифизме и не обратили внимания на пустые разговоры и благие пожелания, поскольку, как опять-таки вы правильно сказали, мир никому не был нужен. Перемирие предлагала Германия, но союзники сочли это просто проявлением слабости и признаком того, что сил у немцев почти не осталось. Подготовка наступления Нивеля стала ответом на эти предложения. Выдвигая же подобную шутку сейчас, мы не занимаемся абстрактным пацифизмом и вздохами, а решаем вполне конкретные задачи, причем свои задачи. Во-первых, мы подводим базу под наш отказ наступать. Мы не просто не можем наступать по причине слабости, а мы отказываемся наступать из любви к миру и желанию прекратить всемирную бойню. Во-вторых, объявляя об этом, мы выводим из-под удара Русский экспедиционный корпус во Франции, поскольку он уже не будет принимать участие в наступлении. Дабы не было лишних претензий и обвинений, мы заранее уведомляем союзников об этом и говорим о готовности корпуса исполнить свой союзнический долг, но в обороне, заняв один из участков фронта, где не будет наступления, высвободив таким образом французские или британские части. В-третьих, мы успокаиваем напряжение в наших войсках и отбираем у революционных агитаторов хлеб, фактически возглавив борьбу за мир во всем мире. В конечном итоге мы получаем время на перегруппировку и наведение порядка, мы успокаиваем напряжение в общественной жизни России, и мы подкладываем свинью всем остальным. Дело в том, что все прошлые мирные инициативы о мире не имели реального продолжения, оставаясь лишь благими пожеланиями. Мы же вместе с инициативой делаем ход, объявляя «Сто дней для мира». И на этот ход нужно будет как-то реагировать, поскольку это меняет весь расклад сил на фронтах.


– Но, государь! Такое заявление будет очень тяжело воспринято и в России, и у союзников, в особенности у союзников! Многие назовут это актом предательства! В глазах всего цивилизованного мира мы станем изгоями, которые нарушили свои обязательства!

– В условиях того, что вчера толпа чуть было не сожгла британское посольство в Петрограде, это утверждение в России несколько устарело. Что касается остального, то наши так называемые союзники только что пытались зарезать Россию как свинью, холодно и расчетливо. Вы читали документы по данному делу. Несколько попыток устроить революцию, несколько покушений на меня и на Николая. О какой чести вы говорите? О каком предательстве? Нас просто используют и использовали. Как там сказал лорд Палмерстон, британский премьер? «У Англии нет ни вечных союзников, ни постоянных врагов, но постоянны и вечны наши интересы, и защищать их – наш долг…» Так почему же мы ведем себя, как та глупая лошадь, которую другие ведут на бойню? Более того, только мирная инициатива может сбить накал межгосударственных противоречий между Россией с одной стороны и Францией, и Британией – с другой. Пока дипломаты будут официально надувать щеки, высокопарно рассуждая о поисках мира, мы сможем неофициально порешать наши проблемы с союзниками.

Генерал сделал последнюю вялую попытку возразить.

– Но, государь, если мы объявим о том, что не будем наступать сто дней, то германцы просто снимут лишние дивизии с нашего фронта и отправят их на Запад.

– И вам что с того? – пожал я плечами. – Переживаете за союзников? Напомнить вам еще одно высказывание лорда Палмерстона? «Как тяжело жить, когда с Россией никто не воюет». Россия много лет таскает для других каштаны из огня, пока союзники воюют до последнего русского солдата. Может, пришла пора поменяться ролями? Лично меня вполне устроит, если немцы, французы и англичане будут долго и с наслаждением резать один другого на Западном фронте. Чем больше они подорвут мощь друг друга, тем лучше для нас. Василий Иосифович, нам всем давно пора усвоить мысль, что все из того, что мы хотим получить по итогам войны, мы получим только при обеспечении двух условий: мы все, что нам нужно, захватываем своими силами, и никто, ни враги, ни союзники, не могут нас принудить это потом отдать. Мы хотим Проливы, обещанные нам союзниками по итогам Петроградской конференции? Прекрасно. Но их сначала нам нужно взять, а потом суметь их удержать. А это возможно только при сильной России и при слабых всех остальных заинтересованных сторонах, включая Германию, Францию и Британию. Так что я не стану возражать против мясорубки на Западном фронте.

– А Русский экспедиционный корпус?

– Я надеюсь, что нам так или иначе удастся вывести его из-под удара. Честно говоря, я смею предположить, что после объявления наших «Ста дней для мира» есть реальный шанс убедить союзников сдвинуть наступление Нивеля на три месяца, мотивируя тем, что в июле мы будем готовы ударить со своей стороны. Должны же понимать в Париже и Лондоне, что немцы реально могут перебросить часть дивизий с нашего фронта, а значит, шансов прорвать германскую оборону у Нивеля будет еще меньше. За три месяца центральные державы еще ослабнут, там у них и так, как вы знаете, практически голод и острейшая нехватка всего, включая рабочие руки. Хотя, разумеется, риск велик, но выхода у нас нет все равно, поскольку при всех других вариантах мы однозначно проигрываем. А что касается дальнейших планов, то мне представляется разумной следующая стратегия. Все наши фронты от Балтики до Черного моря должны перейти в глухую оборону, не только не предпринимая наступательных операций, но и полностью сосредоточившись на укреплении оборонительных рубежей и создании новых линий укрепленных позиций в тылу означенных фронтов. Наши фронты должны быть готовы к внезапному удару немцев и австрийцев в любом месте, хотя позволю себе выразить мнение, что в ближайшие два-три месяца крупных наступательных операций противника против наших войск не произойдет. Но это мое мнение, вы же, как Верховный главнокомандующий Действующей армии, должны быть готовы к любому развитию событий. По существу, генерал, нам нужно вернуться к вашему собственному плану и перенести активность на юг и юго-запад. Именно направления на Болгарию и Турцию станут в новой стратегии определяющими. Мы должны готовить резервы и создавать кулак, которым, когда наступит благоприятный момент, нанесем удар. Наша цель в этой войне обозначена – контроль над Проливами. Задача минимум – договор о свободе судоходства для нашего торгового флота, обеспечение контроля над выходом в Черное море любых военных кораблей любых держав и возможность такому выходу действенно воспрепятствовать, прикрыв таким образом наше черноморское побережье и плодородный юг империи. Задача же максимум – присоединить к России европейскую часть Турции и достаточной ширины полосу вдоль Проливов в ее азиатской части, с тем, чтобы русские военные корабли и торговые суда имели беспрепятственный выход в Средиземное море. Так что «Сто дней мира» нам дадут возможность провести перегруппировку для дальнейшего броска на юг. Это цель, ради которой стоит играть в эти игры дальше. Никаких других целей в Европе у нас нет. Во всяком случае, никакие территориальные приобретения западнее довоенных границ нам не нужны. И я не вижу резона проливать там реки крови русских солдат, бросая их в самоубийственные атаки за чужие интересы.

– Но, государь, довольно значительная часть российской территории в настоящее время оккупирована германцами, – возразил Гурко, – и не похоже, чтобы немцы горели желанием оттуда уходить. А выбить их без крупных наступательных операций не представляется возможным.

Я усмехнулся.

– Войны не всегда выигрываются на полях сражений, генерал, и бывают ситуации, когда вражеские войска вынуждены уйти, не сделав при этом ни одного выстрела.



Петроград. Казармы Лейб-гвардии финляндского запасного полка.

7 (20) марта 1917 года

Когда наконец завершилась церемония присяги, полковник Слащев вновь обратился к замершему в строю воинству:

– Сегодня вы отправляетесь на фронт. Верю, что не посрамите вы честь русского солдата и доблестно сразитесь с неприятелем, покрыв знамя полка неувядаемой славой. Но прежде чем мы отбудем на погрузку, я хочу сказать вот что: мне нужны добровольцы, желающие пройти обучение и воевать дальше в составе ударных батальонов. Говорю сразу, придется пройти жесткий отбор и останутся не все, но те, кто останется, примут участие в самых славных боях этой войны. Это я вам обещаю…

– Вот сука, – услышал Иван Никитин злобное шипение справа от себя, – подвел нас под монастырь, а теперь на фронт! Сам туда езжай, тварь продажная! А я под фронт не подписывался!

– А присягу ты зачем принимал? – сквозь зубы поинтересовался Иван, покосившись на стоящего рядом Андрея Попова.

– Плевал я на присягу. Не будь тут броневиков с пулеметами, шиш бы я присягал! Ничего, ночка длинная, найду, где извернуться…

– Это измена, за это расстрел или каторга полагаются.

– Дурень ты, Ваня. По тылам миллион дезертиров шатается. Руки у них коротки всех похватать. Им только дураки попадаются. А ты что же, пойдешь на фронт? Не дури! Пошто за них-то погибать? Двигаем со мной вместе, я знаю надежные ухоронки, там и одеждой разживемся и документами.

Иван старался не слушать голос искусителя, сосредоточившись на выступлении полковника Слащева, но бес сомнения нашептывал и нашептывал вместе со свистящим шепотом Попова.

– У меня есть верные люди на примете. Правду говорю. Настоящие заговорщики, не то что этот хлыщ. Им как раз вот такие, как мы, очень пригодятся. Решайся!

– …добровольцы, выйти из строя!

– Решайся!

И внезапно, повинуясь какому-то импульсу, Иван решился. И сделал три шага вперед.

– Ой, дурак! – донеслось сзади.

И Никитин не знал лишь размер той дури, на которую он сейчас подписался. Но шагать назад было уже поздно.





Глава II. Начало большой игры




Петроград. Зимний дворец.

8 (21) марта 1917 года

– Проследите за тем, чтобы все директивы в Париже и Лондоне были выполнены неукоснительно и точно в оговоренные сроки.

– Все будет исполнено в точности, ваше императорское величество.

– Теперь касаемо собственно самого послания в Лондон и Париж. Нота нашего правительства, – я взглянул на стоящего рядом со Свербеевым Нечволодова, – правительствам Великобритании и Франции должна отражать следующие тезисы. Первое. Мы выражаем решительный протест, требуем объяснений и официальных извинений за действия сотрудников дипломатических миссий этих государств, выразившиеся в подстрекательстве к свержению законной власти в России, а также в участии в заговорах, ставивших целью совершение государственного переворота в Российской империи. Такие действия плохо сочетаются с сердечными отношениями между нашими странами, а также с существующими союзническими обязательствами. Наше правительство не хотело бы верить в возможное участие официального Лондона и официального Парижа в этих событиях, однако данное дело требует самого тщательного расследования. Высочайший следственный комитет готов оказать союзникам всю возможную помощь в расследовании вероятного прогерманского заговора, который мог быть организован агентами германской разведки, внедренных на высокие государственные и военные посты в страны Сердечного Согласия. Правительство Российской империи с пониманием отнесется к оглашению возможных сведений об участии в заговорах не только подданных союзных держав, но и подданных российского императора. Мы настаиваем на скорейшем расследовании и публичном оглашении результатов такого разбирательства, поскольку сведения о раскрытии этих заговоров оставили тяжелейшее впечатление в русском общественном мнении, что грозит резким усилением антивоенных и антисоюзнических настроений в России. Так, Александр Дмитриевич?

Премьер Нечволодов поклонился.