147 свиданий
Часть 35 из 36 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
С одной стороны, если бы не Фейсбук, я могла бы не узнать о том, что этот человек вообще есть (я встретила видео, снятое другими). Но что мы можем узнать друг о друге через соцсети? Образ? Сферу интересов? При первой встрече я задавала вопросы человеку, как на интервью. Ответы поступали нехотя, через сопротивление.
«Я просто хочу узнать тебя», — уточнила я.
«Я хочу узнавать тебя, наблюдая», — ответил человек.
Наши аккаунты в соцсетях выглядят так, как мы хотим, чтобы о нас думали. Это не энергетика, не запах, не физическое ощущение от человека. Я просто сейчас счастлива от того, что мы вместе, и мне больше ничего не нужно. Этого не добьешься никаким виртуальным способом.
У меня в голове теплеет, понимаешь, когда человек в комнате.
134. Ходит где-то по свету твой человек
Есть тут кто-то, кто верил, что я найду?
Японцы не хотят заниматься сексом — я их понимаю. Японцы не хотят длинных отношений — и коротких тоже. Не хотят семью. Не хотят детей. Осознают обреченность любых отношений и выбирают в них не вступать: 13 последних лет рождаемость падает, население их страны стремительно сокращается — и скоро сократится на треть. Ну, не очень скоро, но через 50 лет (мне будет 83).
Родители отчаялись рано: мне стукнуло 30, и мама сказала: «Ходит где-то по свету твой человек, ищет тебя и не может никак отыскать». С тех пор мысль об этом сводит меня с ума: вряд ли, конечно, но что, если да? Что, если он действительно есть?
Я люблю и умею жить одна — путешествовать, учиться, работать, ходить в музеи, качественно дружить — но есть нюанс: я всё равно хочу (хочу) быть вдвоем.
Москвичи почти как японцы: тоже отношений не хотят, но секса хотят всё время, и ведь знают, где взять. Не знают только, как избежать длинных последствий, и не всегда понимают (местами в Москве — лес), как избежать последующих неудобств и детей, ответственности за детей, семьи, алиментов, ответственности за семью, контроля, мудянки, депрессии, дополнительных расходов.
Ну, допустим, он есть. Если он не может меня найти (думаю я), я сама пойду и его отыщу. Вот план: три свидания в неделю, каждый месяц меняю город.
— Не боишься напугать его? — спрашивают.
— А зачем мне пугливый такой? — отвечаю. Мне нужно стать заметной, чтобы мой человек меня узнал и выбрал — поэтому я буду писать всё как есть. 18 мобильных приложений, сервисы офлайн-знакомств, спид-дейтинг, рекомендации друзей.
Есть тут кто-то, кто верил, что я найду?
Берлинцы знают больше. Они договорились: ты любой, и сам отвечаешь за собственное счастье. Пожалуйста: хочешь — будь среди других, а не хочешь — ищи своих. Вот тут отдельные клубы для всех: нужен секс — налево, хочешь детей — направо, в зеленую дверь — гомосексуалы, в фиолетовую — асексуалы (колонна на прайде из семи человек в мантиях), остальные пусть подождут здесь.
Больше, чем берлинцы, знают тибетские монахи, но эти никому не говорят.
Я понимаю всех, кроме тех, кто считает: традиционная семья — то, что обязано с тобой (и со мной) в жизни произойти. То есть этих тоже понимаю — но согласиться не могу.
Я была на свидании с адвокатом (он принес на вторую встречу контракт наших будущих отношений, 18 страниц; глава «Измены не существует»), с темнокожим парнем из Нигерии, с инвестиционным банкиром, с геем, с девушкой, с парой, с женатым мужчиной, с таксистом, с поваром, с бывшим мужем, с 70-летним евреем и 18-летним грузином, я принимала подарки от чиновника и цветы от поэта, жила месяц в сознательно временных отношениях, другой месяц была (пробовала быть) в открытых — я никогда не останавливалась. Что бы со мной ни происходило — каждый вторник приходила новая глава об этом, и вот.
Начав в Тель-Авиве, проехав четырежды через Берлин в Киев, Стамбул, Тбилиси, Барселону, Мюнхен, Париж, на Камчатку и в Сингапур, на острова и в Бангкок, вернувшись через Петербург, Москву, Иннополис обратно в Казань — я нашла.
Кто-нибудь верил, что это случится?
Я нашла.
Что я теперь скажу японцам, как объясню им это:
— Несмотря на обреченность любой мечты, на страх ответственности и потери, на свободу не выбирать — я выбираю быть вдвоем.
Я нашла.
— Неужели книге теперь конец?
Человек, которого я искала, прилетит через две недели. Я сижу на потолке — я жду.
Изо всех сил (как во сне трудно бежать, потому что ватным ногам всё равно) я отслаиваю свои ожидания от настоящих планов, воображаемый мир от реального.
— Как думаешь, — спрашивает меня Человек, — сколько в нас придуманного друг другом?
Знаешь, как это? Будто прыгнул в воду, летишь, еще не коснулся воды, но ты уже в воздухе, и сейчас будет (splash) удар — и эта вода примет тебя всю и зальет полностью — и весь остальной мир станет глухим, неважным, движения — новыми, и никаких других звуков, кроме биения собственного (или не только) сердца (тахикардия).
И вот ты видишь эту водную гладь, она прекрасна: в ней отражается ночь и звезды, но что там, в этой воде — камни, скалы, рыбы, змеи, глубина — ты не знаешь, ты летишь — ты еще не коснулся воды.
Так я смотрю в календарь — в день, когда поеду в аэропорт.
Я трогаю себя за лицо как будто не своими руками: ого, это я. Интересно. Это та же самая я, только теперь, когда я знаю, что на земле есть этот — один-единственный нужный мне Человек, прямо сейчас кое-что меняется навсегда (слово, которое невозможно проверить). Смотри: с этого момента никогда жизнь твоя больше не будет прежней. Splash!
135. Последнее письмо
По-настоящему в меня не верил никто.
Серьезно: никто не верил, что можно сходить на 147 свиданий (три в неделю, каждый месяц меняю город) и найти любовь. И чем докажешь, что нашла? И откуда знаешь, что этот человек — твой (и вообще — покажи)? Никто не верил — и я никого не сужу. Но я верила. Мне хватило своей собственной веры.
И еще твоей иногда, да ведь?)
Спасибо.
Я писала тебе, лежа в ванной в своих слезах (ахаха), в лепестках роз, подаренных человеком-ноябрь промозглой осенью. Я писала тебе с корабля на Босфоре, за стеной плача в Иерусалиме, с пирса Тихого океана, с вулкана Камчатки, с крыши аэропорта в Сингапуре, из леса в Никола-Ленивце, из ночного клуба в Берлине, с острова, стоя ночью у воды, записывала тебе прибой, из родительского дома, из чужих квартир, музеев и улиц, ресторанов, я писала тебе со всех своих (или почти со всех) свиданий. Иногда было весело, иногда грустно, иногда я получала ответ, иногда мы совпадали во взглядах, иногда нет, но внутри я всегда чувствовала какую-то силу, свою правду, что ли, свое право на этот путь — и еще иногда (как ответ) поддержку. Спасибо за это.
ФОРМАЛЬНО НУЖНО ПОДВЕСТИ ИТОГ.
Я сосчитала свидания — 117, 11 месяцев, 10 стран. Самым пустым стало это лето — потому что думать я могла уже только об одном Человеке. Самой плотной — весна. Однажды в Тбилиси случилось три свидания в день. Дважды я собиралась книгу бросить: с Лео летом и с Женей осенью (никогда не называла его раньше по имени) — ветка хлопка выросла из ключицы, лопнул бутон. Самым холодным месяцем стал тот октябрь, когда я пробовала открытые отношения — не вышло. Самым щедрым — ноябрь, когда ко мне прилетели двое, пара, после своего расставания — по отдельности (сначала он, а потом она, и оба стали мне по-разному дороги). Теплее всего была прошлая осень. Мужчина, который всех сразил — Йосси. Самым похожим на то, чего от меня ждали, стал Лео и тот август, который мы прожили в осознанно временных отношениях.
Самым читаемым текстом в книге стала инструкция, как отвечать на вопрос «Замуж не вышла?».
По-настоящему в меня не верил никто. Давай я признаюсь: иногда я и сама сомневалась. Разумеется, у меня был план Б. В Тель-Авиве, в районе Флорентин, кстати, есть заведение с таким же названием — они сводят татуировки (по-моему, гениально). Конечно — план Б у меня был (я же не дурочка, чтобы под занавес выйти на площадь и там расплакаться). Куда круче выйти замуж за лучшего друга (до сих пор нравится, кстати, этот план).
Вовка, думаю, согласился бы. Не подвел бы меня. Десять лет все-таки дружим.
По-настоящему в меня не верил никто, кроме самых близких.
Я тут вышла наружу, послушала, что там люди в Фейсбуке обо мне говорят. Не читающие, а другие, посторонние. Некоторые такое пишут — у меня позвонки местами меняются, натягивая нерв. Одни о других — так, будто те неживые, а, например, бетон.
Она же бетон. Давай скажем о ней при ней, что она некрасивая, что у неё был со всеми (whaaat?) секс и вообще на свидания ходит, чтобы бесплатно есть. Это не все мои любимые комментарии, но топ, а еще есть: «Но ведь ты же выдумываешь эти истории, да?» Да? Really? Иди, сядь и выдумай, давай. Попробуй выдумать себе мою жизнь. Попробуй выдумать себе такую жизнь и пожить ее, а я посмотрю. Издательство держит руку на пульсе, а я сняла — вот тут, смотри: самые ужасные комментарии к книге «147 свиданий».
Ты сидишь?
Я сижу, я думаю, как мне всё уместить в это последнее письмо. Как мне успеть тебе всё сказать? Если бы мне можно было написать только два слова, я бы выбрала эти: «всё есть». В тебе всё есть. Самое лучшее, что можно сделать со своей жизнью, — жить ее (свою, а не чужую).
Я жила свою, когда мы встретились, — ни в каком другом случае это не было бы возможно. И сейчас живу и больше не вижу никаких причин жить ничью чужую. Но я, честно, пробовала разные.
В книге человек появляется несколько раз — осенью, потом зимой (я нашла открытое событие, где участвует, и съездила просто смотреть — но встречи не было, я только посмотрела). Я написала сообщение — мне не пришел ответ. Я подумала: очень жаль. Или я не понравилась. Или страшно. Или не сейчас. Или нужно время. Потом я узнала: ответ был — но подвел интернет (а может быть, нам действительно нужно было это время). Я продолжала ходить на свидания, не переставая следить, но не знала, что теперь это уже взаимно. Через полгода (этим летом) я стала получать подарки — раз в неделю, и потом — приглашение. Я шла по летнему городу и думала: ладно, человек. У меня нет для тебя никакой другой меня, кроме меня. При встрече шутила, что тоже думала сначала полгода с ответом потянуть. Я рассказываю о наших встречах в книге (человек из телефона — этот самый человек). Люди, любящие меня, волнуются о поспешности выводов: в общей сложности я смотрю на человека 11 месяцев, человек на меня — 8. Я задавала заготовленные вопросы (у меня было 117 свиданий, разумеется, у меня есть заготовленные вопросы). Человек спросил: «Зачем?» «Я хочу узнавать тебя». Человек ответил: «Я хочу узнавать тебя, наблюдая». Мы виделись шесть раз, на третьем свидании стало понятно, что расставаться больше нельзя.
Сегодня пятница, я пишу тебе с опозданием в три дня — извини. Ты читаешь, и, может быть, сейчас (потому, что пятница) ко мне уже прилетел тот, кого я искала и нашла. На всякий случай волнуюсь я с понедельника, знаешь (я что, море, чтобы волноваться?). Во вторник лежу на матрасе съемной комнаты модного (и бедного) района Нойкёльн, смотрю на свою руку: по коже идет и ходит воспоминание, ожидание другой руки, касание другой кожи. Знаешь, когда собственное дыхание кажется вдруг не своим, и слушаешь его, и нравится — вдох, выдох. С тех пор как расстались — будто от сердца отнято. Среду и четверг просидела на потолке. Как я это опишу?
Я попробую написать портрет.
Во-первых, ум.
Это такой красивый ум, я никогда не встречала раньше так красиво устроенный, организованный ум.
Во-вторых, сила. Сила быть собой для другого (для меня), открываться. Сила быть уязвимым — моя любимая из сил. Еще что? При всей внешней небрежности по отношению к собственной жизни — какая-то внутренняя зрелость, состоятельность. Взгляд — внимательный, иногда смеющийся, с прищуром, чаще — очень сосредоточенный. Говорит: «Я хочу узнавать тебя, наблюдая», и я вижу, как узнает. Любит списки, пишет в блокнот от руки. По-настоящему интересуется жизнью и мной. Говорит: «Будем мы танцевать или нет — мы все равно будем дураками. Давай танцевать». Физическому комфорту предпочитает психологический. «К дому у меня одно условие — это ты». Лицо такое, что невозможно сначала запомнить (и оттого не насмотреться), потом забыть. Красивое лицо. Руки такие, вены. Голос, в котором ловишь любую интонационную переменную (выдох, вдох). Очень действующий человек, любую информацию мозг принимает как задачу и производит решение. Не очень много говорит, но когда говорит — я люблю слушать.
Какого этот человек возраста (двадцатилетний или старенький), роста и веса (маленький вдруг и жилистый — или огромный, грузный), национальности (интересно, я не думала, что это будет человек этой национальности), вероисповедания, пола, профессии, какого цвета волосы или глаза (рыжий и лысый, зеленоглазый и альбинос) — нет никакой разницы. Вообще, считаю, повезло, что это — человек. Потому, что это мог бы быть с тем же успехом кузнечик или камень. Понимаешь? Нет никакой разницы.
Это мой человек, а у тебя и у каждого (кто хочет, конечно) — свой (или будет свой). Вот — здесь появляется классный вопрос.
— Как ты узнала? — спрашивают меня.
Ответ простой:
— У тебя не будет никаких сомнений.
Сейчас, когда я пишу это, мой человек подъезжает к Берлину. Весь путь мы меняемся геотегами: осталось тысячу километров, 542, 429, 271. Я пишу: «Я жду тебя», имея в виду не сейчас и не всю неделю, не этот месяц, не этот год — я так давно тебя жду. В ответ приходит: «Я иду тебе навстречу всю жизнь». Никто из нас понятия не имеет, как всё сложится. Но я скажу еще кое-что критично важное, постарайся услышать меня и поверить: что бы ни случилось дальше – одно утро вместе стоило всего.
Тут, где кончается книга, начинается моя по-настоящему личная жизнь — этой главой я возвращаю ей неспроста положенную приватность и рассчитываю на уважение к этому решению. Осталось 5 километров. Мне пора)
Послесловие
Пока я писала книгу
«Я просто хочу узнать тебя», — уточнила я.
«Я хочу узнавать тебя, наблюдая», — ответил человек.
Наши аккаунты в соцсетях выглядят так, как мы хотим, чтобы о нас думали. Это не энергетика, не запах, не физическое ощущение от человека. Я просто сейчас счастлива от того, что мы вместе, и мне больше ничего не нужно. Этого не добьешься никаким виртуальным способом.
У меня в голове теплеет, понимаешь, когда человек в комнате.
134. Ходит где-то по свету твой человек
Есть тут кто-то, кто верил, что я найду?
Японцы не хотят заниматься сексом — я их понимаю. Японцы не хотят длинных отношений — и коротких тоже. Не хотят семью. Не хотят детей. Осознают обреченность любых отношений и выбирают в них не вступать: 13 последних лет рождаемость падает, население их страны стремительно сокращается — и скоро сократится на треть. Ну, не очень скоро, но через 50 лет (мне будет 83).
Родители отчаялись рано: мне стукнуло 30, и мама сказала: «Ходит где-то по свету твой человек, ищет тебя и не может никак отыскать». С тех пор мысль об этом сводит меня с ума: вряд ли, конечно, но что, если да? Что, если он действительно есть?
Я люблю и умею жить одна — путешествовать, учиться, работать, ходить в музеи, качественно дружить — но есть нюанс: я всё равно хочу (хочу) быть вдвоем.
Москвичи почти как японцы: тоже отношений не хотят, но секса хотят всё время, и ведь знают, где взять. Не знают только, как избежать длинных последствий, и не всегда понимают (местами в Москве — лес), как избежать последующих неудобств и детей, ответственности за детей, семьи, алиментов, ответственности за семью, контроля, мудянки, депрессии, дополнительных расходов.
Ну, допустим, он есть. Если он не может меня найти (думаю я), я сама пойду и его отыщу. Вот план: три свидания в неделю, каждый месяц меняю город.
— Не боишься напугать его? — спрашивают.
— А зачем мне пугливый такой? — отвечаю. Мне нужно стать заметной, чтобы мой человек меня узнал и выбрал — поэтому я буду писать всё как есть. 18 мобильных приложений, сервисы офлайн-знакомств, спид-дейтинг, рекомендации друзей.
Есть тут кто-то, кто верил, что я найду?
Берлинцы знают больше. Они договорились: ты любой, и сам отвечаешь за собственное счастье. Пожалуйста: хочешь — будь среди других, а не хочешь — ищи своих. Вот тут отдельные клубы для всех: нужен секс — налево, хочешь детей — направо, в зеленую дверь — гомосексуалы, в фиолетовую — асексуалы (колонна на прайде из семи человек в мантиях), остальные пусть подождут здесь.
Больше, чем берлинцы, знают тибетские монахи, но эти никому не говорят.
Я понимаю всех, кроме тех, кто считает: традиционная семья — то, что обязано с тобой (и со мной) в жизни произойти. То есть этих тоже понимаю — но согласиться не могу.
Я была на свидании с адвокатом (он принес на вторую встречу контракт наших будущих отношений, 18 страниц; глава «Измены не существует»), с темнокожим парнем из Нигерии, с инвестиционным банкиром, с геем, с девушкой, с парой, с женатым мужчиной, с таксистом, с поваром, с бывшим мужем, с 70-летним евреем и 18-летним грузином, я принимала подарки от чиновника и цветы от поэта, жила месяц в сознательно временных отношениях, другой месяц была (пробовала быть) в открытых — я никогда не останавливалась. Что бы со мной ни происходило — каждый вторник приходила новая глава об этом, и вот.
Начав в Тель-Авиве, проехав четырежды через Берлин в Киев, Стамбул, Тбилиси, Барселону, Мюнхен, Париж, на Камчатку и в Сингапур, на острова и в Бангкок, вернувшись через Петербург, Москву, Иннополис обратно в Казань — я нашла.
Кто-нибудь верил, что это случится?
Я нашла.
Что я теперь скажу японцам, как объясню им это:
— Несмотря на обреченность любой мечты, на страх ответственности и потери, на свободу не выбирать — я выбираю быть вдвоем.
Я нашла.
— Неужели книге теперь конец?
Человек, которого я искала, прилетит через две недели. Я сижу на потолке — я жду.
Изо всех сил (как во сне трудно бежать, потому что ватным ногам всё равно) я отслаиваю свои ожидания от настоящих планов, воображаемый мир от реального.
— Как думаешь, — спрашивает меня Человек, — сколько в нас придуманного друг другом?
Знаешь, как это? Будто прыгнул в воду, летишь, еще не коснулся воды, но ты уже в воздухе, и сейчас будет (splash) удар — и эта вода примет тебя всю и зальет полностью — и весь остальной мир станет глухим, неважным, движения — новыми, и никаких других звуков, кроме биения собственного (или не только) сердца (тахикардия).
И вот ты видишь эту водную гладь, она прекрасна: в ней отражается ночь и звезды, но что там, в этой воде — камни, скалы, рыбы, змеи, глубина — ты не знаешь, ты летишь — ты еще не коснулся воды.
Так я смотрю в календарь — в день, когда поеду в аэропорт.
Я трогаю себя за лицо как будто не своими руками: ого, это я. Интересно. Это та же самая я, только теперь, когда я знаю, что на земле есть этот — один-единственный нужный мне Человек, прямо сейчас кое-что меняется навсегда (слово, которое невозможно проверить). Смотри: с этого момента никогда жизнь твоя больше не будет прежней. Splash!
135. Последнее письмо
По-настоящему в меня не верил никто.
Серьезно: никто не верил, что можно сходить на 147 свиданий (три в неделю, каждый месяц меняю город) и найти любовь. И чем докажешь, что нашла? И откуда знаешь, что этот человек — твой (и вообще — покажи)? Никто не верил — и я никого не сужу. Но я верила. Мне хватило своей собственной веры.
И еще твоей иногда, да ведь?)
Спасибо.
Я писала тебе, лежа в ванной в своих слезах (ахаха), в лепестках роз, подаренных человеком-ноябрь промозглой осенью. Я писала тебе с корабля на Босфоре, за стеной плача в Иерусалиме, с пирса Тихого океана, с вулкана Камчатки, с крыши аэропорта в Сингапуре, из леса в Никола-Ленивце, из ночного клуба в Берлине, с острова, стоя ночью у воды, записывала тебе прибой, из родительского дома, из чужих квартир, музеев и улиц, ресторанов, я писала тебе со всех своих (или почти со всех) свиданий. Иногда было весело, иногда грустно, иногда я получала ответ, иногда мы совпадали во взглядах, иногда нет, но внутри я всегда чувствовала какую-то силу, свою правду, что ли, свое право на этот путь — и еще иногда (как ответ) поддержку. Спасибо за это.
ФОРМАЛЬНО НУЖНО ПОДВЕСТИ ИТОГ.
Я сосчитала свидания — 117, 11 месяцев, 10 стран. Самым пустым стало это лето — потому что думать я могла уже только об одном Человеке. Самой плотной — весна. Однажды в Тбилиси случилось три свидания в день. Дважды я собиралась книгу бросить: с Лео летом и с Женей осенью (никогда не называла его раньше по имени) — ветка хлопка выросла из ключицы, лопнул бутон. Самым холодным месяцем стал тот октябрь, когда я пробовала открытые отношения — не вышло. Самым щедрым — ноябрь, когда ко мне прилетели двое, пара, после своего расставания — по отдельности (сначала он, а потом она, и оба стали мне по-разному дороги). Теплее всего была прошлая осень. Мужчина, который всех сразил — Йосси. Самым похожим на то, чего от меня ждали, стал Лео и тот август, который мы прожили в осознанно временных отношениях.
Самым читаемым текстом в книге стала инструкция, как отвечать на вопрос «Замуж не вышла?».
По-настоящему в меня не верил никто. Давай я признаюсь: иногда я и сама сомневалась. Разумеется, у меня был план Б. В Тель-Авиве, в районе Флорентин, кстати, есть заведение с таким же названием — они сводят татуировки (по-моему, гениально). Конечно — план Б у меня был (я же не дурочка, чтобы под занавес выйти на площадь и там расплакаться). Куда круче выйти замуж за лучшего друга (до сих пор нравится, кстати, этот план).
Вовка, думаю, согласился бы. Не подвел бы меня. Десять лет все-таки дружим.
По-настоящему в меня не верил никто, кроме самых близких.
Я тут вышла наружу, послушала, что там люди в Фейсбуке обо мне говорят. Не читающие, а другие, посторонние. Некоторые такое пишут — у меня позвонки местами меняются, натягивая нерв. Одни о других — так, будто те неживые, а, например, бетон.
Она же бетон. Давай скажем о ней при ней, что она некрасивая, что у неё был со всеми (whaaat?) секс и вообще на свидания ходит, чтобы бесплатно есть. Это не все мои любимые комментарии, но топ, а еще есть: «Но ведь ты же выдумываешь эти истории, да?» Да? Really? Иди, сядь и выдумай, давай. Попробуй выдумать себе мою жизнь. Попробуй выдумать себе такую жизнь и пожить ее, а я посмотрю. Издательство держит руку на пульсе, а я сняла — вот тут, смотри: самые ужасные комментарии к книге «147 свиданий».
Ты сидишь?
Я сижу, я думаю, как мне всё уместить в это последнее письмо. Как мне успеть тебе всё сказать? Если бы мне можно было написать только два слова, я бы выбрала эти: «всё есть». В тебе всё есть. Самое лучшее, что можно сделать со своей жизнью, — жить ее (свою, а не чужую).
Я жила свою, когда мы встретились, — ни в каком другом случае это не было бы возможно. И сейчас живу и больше не вижу никаких причин жить ничью чужую. Но я, честно, пробовала разные.
В книге человек появляется несколько раз — осенью, потом зимой (я нашла открытое событие, где участвует, и съездила просто смотреть — но встречи не было, я только посмотрела). Я написала сообщение — мне не пришел ответ. Я подумала: очень жаль. Или я не понравилась. Или страшно. Или не сейчас. Или нужно время. Потом я узнала: ответ был — но подвел интернет (а может быть, нам действительно нужно было это время). Я продолжала ходить на свидания, не переставая следить, но не знала, что теперь это уже взаимно. Через полгода (этим летом) я стала получать подарки — раз в неделю, и потом — приглашение. Я шла по летнему городу и думала: ладно, человек. У меня нет для тебя никакой другой меня, кроме меня. При встрече шутила, что тоже думала сначала полгода с ответом потянуть. Я рассказываю о наших встречах в книге (человек из телефона — этот самый человек). Люди, любящие меня, волнуются о поспешности выводов: в общей сложности я смотрю на человека 11 месяцев, человек на меня — 8. Я задавала заготовленные вопросы (у меня было 117 свиданий, разумеется, у меня есть заготовленные вопросы). Человек спросил: «Зачем?» «Я хочу узнавать тебя». Человек ответил: «Я хочу узнавать тебя, наблюдая». Мы виделись шесть раз, на третьем свидании стало понятно, что расставаться больше нельзя.
Сегодня пятница, я пишу тебе с опозданием в три дня — извини. Ты читаешь, и, может быть, сейчас (потому, что пятница) ко мне уже прилетел тот, кого я искала и нашла. На всякий случай волнуюсь я с понедельника, знаешь (я что, море, чтобы волноваться?). Во вторник лежу на матрасе съемной комнаты модного (и бедного) района Нойкёльн, смотрю на свою руку: по коже идет и ходит воспоминание, ожидание другой руки, касание другой кожи. Знаешь, когда собственное дыхание кажется вдруг не своим, и слушаешь его, и нравится — вдох, выдох. С тех пор как расстались — будто от сердца отнято. Среду и четверг просидела на потолке. Как я это опишу?
Я попробую написать портрет.
Во-первых, ум.
Это такой красивый ум, я никогда не встречала раньше так красиво устроенный, организованный ум.
Во-вторых, сила. Сила быть собой для другого (для меня), открываться. Сила быть уязвимым — моя любимая из сил. Еще что? При всей внешней небрежности по отношению к собственной жизни — какая-то внутренняя зрелость, состоятельность. Взгляд — внимательный, иногда смеющийся, с прищуром, чаще — очень сосредоточенный. Говорит: «Я хочу узнавать тебя, наблюдая», и я вижу, как узнает. Любит списки, пишет в блокнот от руки. По-настоящему интересуется жизнью и мной. Говорит: «Будем мы танцевать или нет — мы все равно будем дураками. Давай танцевать». Физическому комфорту предпочитает психологический. «К дому у меня одно условие — это ты». Лицо такое, что невозможно сначала запомнить (и оттого не насмотреться), потом забыть. Красивое лицо. Руки такие, вены. Голос, в котором ловишь любую интонационную переменную (выдох, вдох). Очень действующий человек, любую информацию мозг принимает как задачу и производит решение. Не очень много говорит, но когда говорит — я люблю слушать.
Какого этот человек возраста (двадцатилетний или старенький), роста и веса (маленький вдруг и жилистый — или огромный, грузный), национальности (интересно, я не думала, что это будет человек этой национальности), вероисповедания, пола, профессии, какого цвета волосы или глаза (рыжий и лысый, зеленоглазый и альбинос) — нет никакой разницы. Вообще, считаю, повезло, что это — человек. Потому, что это мог бы быть с тем же успехом кузнечик или камень. Понимаешь? Нет никакой разницы.
Это мой человек, а у тебя и у каждого (кто хочет, конечно) — свой (или будет свой). Вот — здесь появляется классный вопрос.
— Как ты узнала? — спрашивают меня.
Ответ простой:
— У тебя не будет никаких сомнений.
Сейчас, когда я пишу это, мой человек подъезжает к Берлину. Весь путь мы меняемся геотегами: осталось тысячу километров, 542, 429, 271. Я пишу: «Я жду тебя», имея в виду не сейчас и не всю неделю, не этот месяц, не этот год — я так давно тебя жду. В ответ приходит: «Я иду тебе навстречу всю жизнь». Никто из нас понятия не имеет, как всё сложится. Но я скажу еще кое-что критично важное, постарайся услышать меня и поверить: что бы ни случилось дальше – одно утро вместе стоило всего.
Тут, где кончается книга, начинается моя по-настоящему личная жизнь — этой главой я возвращаю ей неспроста положенную приватность и рассчитываю на уважение к этому решению. Осталось 5 километров. Мне пора)
Послесловие
Пока я писала книгу